Но поиск записки (стыдно, ага, стыдно) прервался внушительным куском лакомства к чаю на моей тарелке: как можно устоять перед воздушным кремом, идеально выпеченным, пропитанным соусом коржом и свежей клубникой со взбитыми сливками?
Ох… Невероятно вкусно… божественно… изумительно… ням…
Когда в дверь позвонили в третий раз за утро, я повернулась к коридору с зажатой во рту ложкой, которую старательно облизывала.
– Мисс Райз?
В этот момент я едва не ответила, что за последний час слышала собственное имя чаще, чем когда-либо, но обошлась без сарказма. День рождения все-таки…
– Да, это я.
– Тогда это для вас.
Третий незнакомый посыльный протянул обернутую подарочной бумагой небольшую коробочку. Исполнив ритуал с подписью и поблагодарив курьера, я захлопнула дверь и удивленно посмотрела на презент. Что это? Букет уже был, торт был, что же принесли на этот раз?
Дошлепав до кухни, я отодвинула тарелку с остатками торта и принялась снимать гладкую дорогую бумагу и развязывать шелковые ленты; через несколько секунд моим глазам предстала деревянная продолговатая шкатулка. Красивая, полированная, без каких-либо надписей.
Осторожно расцепив створки крохотного замочка, я открыла крышку и застыла. Сердце забилось судорожно и быстро, а руки принялись ходить ходуном.
Нож.
На бархатной подстилке без каких-либо украшений лежал тот самый нож – военный, с широким лезвием и голограммой с телефонным номером. Чувство «я уже это видела» нахлынуло вновь, но другое, видоизмененное: оно смешало в себе ворох воспоминаний, не до конца оформившихся импульсов, мыслей и эмоций.
Как?.. Неужели?.. Он все-таки прислал его… В коробочке, в виде подарка…
Слов не находилось, а дыхание сбилось; хотелось плакать.
Я медленно отняла руки от шкатулки, развернулась и подошла к окну. Какое-то время стояла у подоконника, прижав пальцы к глазам.
Ярко светило весеннее солнце; гонялись друг за другом в небе птицы, сверкали на тротуаре лужи.
Кто бы там ни был сверху, спасибо тебе… За это утро, за этот день, за этот момент, когда я так счастлива. И не важно, что будет дальше, но ты уже сделал самый лучший день рождения в моей жизни. Спасибо тебе. Спасибо, спасибо, спасибо!
А вернувшись к столу, я нашла вложенную под лезвие записку: «Позвони, когда будешь готова увидеть меня. Дэлл».
* * *
Запах роз плыл по салону.
Пробежали мимо, переговариваясь на ходу, молоденькие студентки; степенно проследовал следом пожилой мужчина с тростью. Остановился на углу у киоска, купил газету, чинно свернул ее трубочкой, засунул под мышку и неспешно направился обратно.
Дэлл проследил за ним отсутствующим взглядом, затем повернулся и посмотрел на букет.
Красные. Понравятся ли ей?
Ожидание было не в тягость. Когда ждешь в такой день, как этот, всё радует: праздное сидение в машине, размышления о том, что он увидит ее – улыбающуюся, немного смущенную и даже скованную, как он сделает всё, чтобы ее смущение ушло, а радость в глазах стала искренней, свободной.
Спасибо, Халк, что ты всегда заботился обо мне, о нас… Теперь ты не помнишь, как звонил в тот день, но ты звонил, ты хотел, чтобы мы были счастливы. Ты забыл про тот звонок, и хорошо, что забыл, но я не забуду.
Серая птаха клевала что-то между подтаявшими кусками снега на асфальте. Прыг-прыг, как смешно ходит вверх-вниз маленький хвостик. Наверное, вчера там кто-то рассыпал семечки.
Спасибо, Баал, за то, что ты никогда не был мне врагом, и за сожаление в твоих глазах. Я понял, увидел, что ты не хотел всего того, что случилось. Спасибо тебе за это.
Главное, чтобы не подвяли розы. Хотя какая разница? Он купит новые… сколько угодно новых. Пусть Меган выберет для звонка комфортный ей, а не ему момент. Соберется, приведет себя в порядок, почувствует себя готовой.
Птаха, испугавшаяся слишком близко прошедшего пешехода, вспорхнула на ветку соседнего дерева, но уже через минуту снова спустилась вниз, чтобы исследовать скрытые в снегу пищевые запасы.
Дэлл пожалел, что никогда не держал в кармане семечки.
И тебе, Дрейк, спасибо за то, что, хоть ты и не был доволен моим поведением и был по-своему прав, все же дал мне шанс сидеть здесь, в машине, на этой улице, в этом дне, которого не должно было существовать. Может, иногда ты чересчур жесток, но также и справедлив. Не знаю, заслужил ли я, по-твоему, возможность исправиться, но ты не пресек ее, когда она возникла, и за это я тебе благодарен.
Как это странно… сидеть в собственном прошлом. Оно уже не то, оно уже ответвилось и пошло по другой дороге, в сторону, начало рисовать новый узор на ткани мироздания. Когда-то был один виток, включающий в себя определенные события, потом он исчез, а на его месте появился другой – чистый, еще не испещренный записями о содеянном.
Каждый шаг – это шаг вперед. Правильный ли, ошибочный, но он прокладывает дорогу. Каждое слово, каждое решение приводит к результату, только видимым глазу он становится после. Одни дороги закончатся тупиками, другие – выходом к свету, третьи пройдут зигзагами – то хорошо, то плохо, то вроде бы и никак, хотя даже в серости и обыденности есть свой смысл.
Сидя здесь, в этой машине, и вдыхая пропитанный ароматом роз воздух, Дэлл как никогда хорошо ощущал иллюзорность времени и важность отражения собственных поступков на зыбкой ткани реальности. Она плетется, прогибается, видоизменяется и формируется в соответствии с каждым жестом, позволяет управлять ею; управляя тобой, напитывается настоящим и выплескивается, проистекает в будущее, становится им.
Где же ты обрела подобные знания, Бернарда? Не иначе как там, за пределом, который когда-то не хотела переступать. И знала ли тогда, как благодарен тебе будет однажды сидящий в машине мужчина, смотрящий на серую птичку, прыгающую по асфальту? Как хорошо ему станет жить, как комфортно дышать и быть самим собой…
Неизвестно, сколько бы продолжались мысленные диалоги Одриарда с теми, кто когда-то повлиял на его судьбу, если бы в кармане его куртки не завибрировал телефон.
Высветился номер, а ниже имя: «Меган».
Прежде чем ответить, Дэлл провел по экрану подушечкой пальца и подумал о том, что после сегодняшнего дня сменит его на «Моя Меган».
* * *
День искрил эмоциями.
Смущенный взгляд, осторожное приветствие, удивленное выражение лица при виде букета из алых роз.
– Это мне?
Он тепло улыбнулся в ответ.
Они не стали менять сценарий, о котором помнил только он один. Пусть будет галерея «Дриада», пусть об этой рыжеволосой красавице позаботятся стилисты, пусть ее лицо сияет от счастья, а в глазах мерцают восторг и радость. Пусть она пока не знает, что этот день не закончится, а лишь плавно перетечет в другой, наполненный любовью, о которой он непременно скажет. Скажет позже, когда наступит правильный момент.
А пока… Пусть будет Пантеон Миражей, изысканный обед, захватывающие шоу Нордейла, в одном из которых он покажет себя гладиатором.
Если бы ты знала, что я готов биться за тебя со всем миром. Лишь бы ты улыбалась, лишь бы смотрела на меня так же, как и сейчас…
И он бился. Радостно сжимал меч в ладони, стоя перед многочисленной публикой в сапогах и набедренной повязке, транслируемый множеством экранов, зная, что среди них есть та, кто смотрит на него с обожанием и замершим сердцем.
Пусть смотрит. Пусть знает, кто именно совсем скоро будет принадлежать только ей. Уже принадлежит.
Слова, шутки, обрывочные фразы и долгое молчание, когда остается лишь взгляд – один на двоих… Почему он не позволял себе раньше заметить, насколько она красива? Хрупкая, мягкая, чистая, невероятно светлая, готовая отдать всё тому, кого любит. И каждый раз от этих мыслей кружилась голова и наполнялась нежностью грудь, а после горьковато щемило где-то внутри.
Я дал ей уйти. Один раз. Бернарда, спасибо, что не позволила мне умереть слепым дураком с остановившимся при жизни сердцем.
Прогулка по вечернему Нордейлу, во время которой он не удержался – взял Меган за руку, а после развернул к себе и поцеловал. Поцеловал так трепетно, что позвоночник рассыпался ворохом искр и стало невозможно говорить. Пальцы касаются теплых щек, а слова не идут, потому что слишком много хочется сказать, потому что внутри образовался затор из невыплеснутых эмоций.
«Ты поедешь ко мне? Пожалуйста…»
И счастливое, пока еще смешанное с болью, согласие в ее глазах.
* * *
Умирать можно от нежности. И от собственной любви.
Ежесекундно умирать и возрождаться, чтобы взглянуть, коснуться, почувствовать, вдохнуть и снова взлететь на небо, не понимая более, жив ты или нет. Если рай существует при жизни, то это он: плавящий взгляд, жадные и ласковые руки, губы, клеймящие каждый сантиметр кожи, и неслышный голос, проникающий сквозь тело электрическими разрядами… моя, моя, МОЯ…
