Нил Гейман
Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси
Отсутствующим друзьям — от Кэти Акер до Роджера Желязны
Меня всегда занимал вопрос: что происходит с демоническими существами, когда люди превращаются в иммигрантов и переселяются в другие страны. Американцы ирландского происхождения помнят фейри, выходцы из Норвегии — нис, греко-американцы — врыколаков, но исключительно в связи с событиями, имевшими место в Старом свете. Когда однажды я спросил, почему подобного рода существ никто никогда не видел в Америке, мои собеседники принялись смущенно посмеиваться, а потом ответили: «Они просто боятся плыть через океан, в такую-то даль» — и в конечном счете обратили мое внимание на тот факт, что ни Христос, ни апостолы до Америки тоже так и не добрались.
Ричард Дорсон. К теории американского фольклора. (История и американский фольклор. University of Chicago Press, 1971)
Предуведомление, оно же и предостережение для путников
Книга, которую вы держите в руках, — плод вымысла, а не путеводитель по Соединенным Штатам Америки. Я не хочу сказать, что всю географию страны придумал заново — многие из описанных мест можно увидеть воочию, а пути-дороги персонажей отследить и нанести на карту, — но некоторые вольности я себе все-таки позволил. Их меньше, чем может показаться на первый взгляд, но они есть.
Я не испрашивал и не получал разрешений на использование реально существующих названий, фигурирующих в этой истории: и наверняка владельцы Рок-сити или Дома-на-Скале, а также члены охотничьего клуба, чьей собственностью является мотель в центре Америки, удивятся не меньше любого другого человека, который, открыв эту книгу, обнаружил бы на ее страницах свою недвижимость.
В ряде случаев я сознательно исказил истинные координаты — это, к примеру, относится к городку под названием Лейксайд или ферме, расположенной в часе езды к югу от Блэксбурга, той самой, где растет Ясень. Можете их поискать, если придет охота. Можете даже и найти.
Кроме того, само собой разумеется, что все выведенные в этом романе люди — живые, мертвые и всякие прочие — вымышлены и действуют в сугубо вымышленных обстоятельствах. И только боги — реальны.
Границы нашей страны, сэр?
Проще некуда: с севера нас подпирает полярное сияние, с востока — восходящее солнце, по южной границе выстроились равноденствия, а на западе маячит Судный день.
Джо Миллер. Книга американского юмора.
В тюрьме Тень отмотал три года. Габариты у него были впечатляющие, а выражение лица такое, что связываться с ним никому не хотелось, так что самая большая его проблема была — как убить время. Поэтому он старательно поддерживал физическую форму, научился делать фокусы с монетами, а еще очень много думал о том, как сильно любит жену.
Самое лучшее, что есть в тюремной отсидке, — а с точки зрения Тени единственное, что во всем этом хорошего, — это чувство облегчения. Ощущение, что ударился о самое дно и дальше падать просто некуда. Здесь не нужно дергаться, что вот-вот заметут, тебя уже замели. И переживать по поводу того, что будет завтра: все, что могло случиться, уже случилось, причем вчера.
А еще Тень пришел вот к какому выводу: сделал ты то, за что тебя посадили, или нет, на самом деле не важно. Каждый из тех, с кем он познакомился в тюрьме, жил с чувством обиды: полицейское, судебное или тюремное начальство совершало несправедливость за несправедливостью и обвиняло тебя в том, чего ты не делал, — ну, или делал, но не совсем так, как это всем представлялось. Так что важным было только то, что тебя все-таки замели.
Это он понял еще в первые дни, когда всё здесь, от сленга до скверной пищи, было в новинку. Он чувствовал себя несчастным, на него волнами накатывал ужас оттого, что его здесь заперли, и надолго, но дышать он стал свободнее.
Говорить Тень старался как можно меньше. Примерно в середине второго года отсидки он поделился своей теорией с сокамерником по имени Космо Дей и по прозвищу Ловкий.
Ловкий, мошенник из Миннесоты, с целой россыпью шрамов у самого рта, улыбнулся в ответ:
— Ага, — сказал он, — в самую точку. А если тебе дадут вышку, так еще того лучше. Сразу вспоминаешь пацанов, что скидывали башмаки в момент, когда у них на шее затягивали петлю, — только потому, что кто-то когда-то сказал, что они сдохнут, не сняв ботинок. Типа, не в своей постели.
— Это что, юмор такой? — спросил Тень.
— А ты как думал. Юмор висельников. Самый лучший юмор на свете.
— А когда в этом штате в последний раз кого-нибудь вешали?
— А кой хер мне знать? — Волосы у Космо были светло-рыжие, и стригся он под карандаш, так что очертания черепа светили сквозь оранжевый пушок на голове. — Но вот что я тебе хочу сказать. Эта страна начала катиться к едрене фене именно тогда, когда людей перестали вешать. Ни базара стоящего не стало. Ни понтов путёвых.
Тень пожал плечами. Ничего романтического в смертном приговоре с его точки зрения не было.
Если тебе не впаяли смертный приговор, подумал он, значит в лучшем случае тюрьма для тебя — только отсрочка от жизни. По двум причинам. Во-первых, жизнь так или иначе умудряется втереться даже в тюрьму. Даже и на самом дне бывают ямы, в которые можно упасть. Жизнь продолжается. А во-вторых, если ты тут подвис, это не значит, что тебя в один прекрасный день не выпустят.
Поначалу перспектива эта казалась слишком отдаленной, чтобы Тень по ней заморачивался. Потом она превратилась в далекий лучик надежды, а он научился говорить себе «и это тоже пройдет», когда происходила очередная тюремная хрень, потому что без хрени в тюрьме не бывает. В один прекрасный день откроется волшебная дверь, и он сделает шаг наружу. Тень даже начал вычеркивать дни в календаре с певчими птицами Северной Америки, потому что других календарей в тюремном чепке не продавали, и солнце вставало и закатывалось за горизонт, а он не видел ни восходов, ни закатов. Он упражнялся с монетами, потому что как-то на унылых полках тюремной библиотеки обнаружил книжку «Фокусы с монетами»; он качался; а еще он составлял про себя списки того, что сделает, когда откинется.
Во-первых, он пойдет и примет ванну. Так, чтобы надолго и всерьез, так, чтобы отмокнуть, и чтобы вода с пеной. Может, при этом он станет читать газету. А может, и не станет. Бывали дни, когда ему хотелось думать так, а бывали, когда — иначе.
