Джек Финней - Меж двух времен

Джек Финней вступил на литературное поприще в начале 50-х годов. Первый же его фантастический роман «Похитители плоти» (1956) — о коварном вторжении инопланетных существ, замещающих людей в их телесной оболочке, — не только был замечен, но даже экранизован. И хотя критики, утвердившие за Фипнеем репутацию серьезного писателя, не относят его к корифеям современной фантастики, он не может пожаловаться на невнимание прессы. Доброжелательные отклики сопровождают каждую его новую книгу и почти каждый фильм, поставленный по очередному роману.

Однако в отличие от блестящего Бредбери или изобретательного Азимова — фантастов, пользующихся мировой известностью, — Финнею никогда не сопутствовал шумный успех. Да и в количественном отношении, хотя бы по сравнению с тем же Азимовым, выпустившим к своему пятидесятилетию сто десятую книгу, его творчество не столь уж внушительно: три сборника рассказов и шесть романов, причем не все из них фантастические.

Работает Финней неторопливо и очень тщательно. Он резко выделяется среди американских фантастов особой художественной манерой, близкой к традиционному реализму. Его скорее следует назвать выучеником Драйзера и Синклера, чем последователем «школы Уэллса». Подобно тому как Саймон Морли, герой романа, рекомендуемого читателям, мечется «меж двух времен», так и Джек Финней — между двумя литературными направлениями. Пристрастие к бытовым подробностям, точнейшему воссозданию колорита места и времени, изображению «типичных характеров в типичных обстоятельствах» делает его реалистом в фантастике, а склонность к неправдоподобным ситуациям — фантастом среди реалистов. Но как раз это и придает большую убедительность фантастическим построениям Финнея.

Отступая от жанровых канонов, он не ошеломляет читателей сверхоригинальными идеями или «сумасшедшими» гипотезами, и даже в своей излюбленной теме — передвижение во времени — не вдается в наукообразные доказательства, предпочитая простейшие мотивировки. В романе «Меж двух времен» одно лишь вживание в прошлое способствует физической транспортации.

Профессор Данцигер, автор секретного проекта, в котором заинтересовано правительство — и Белый дом, и Пентагон, — не мудрствуя лукаво, ссылается на Эйнштейна, установившего четырехмерность нашего мира (время как четвертое измерение). Отсюда якобы вытекает, что минувшее продолжает существовать и мы можем «пройти вспять к одному из поворотов, оставленных позади». Мысль профессора Данцигера сводится к тому, что разновременные моменты сосуществуют и, находясь в настоящем, мы тысячами нитей связаны с другими временными отрезками. Нужно только усилием воли разорвать эти нити, представить себя в определенном году, и ты действительно туда попадешь. Но подходят для таких экспериментов особо одаренные индивиды, обладающие исключительной впечатлительностью и силой самовнушения. Готовясь к перенесению в прошлое, испытуемый привыкает к декоруму, воспроизводящему исторический колорит, вживается в обстановку, приучает себя жить и думать, как люди того времени, куда он силой воображения должен перенестись. Саймон Морли, заурядный художник рекламного бюро, и оказывается таким исключительным индивидом, чьи врожденные способности развиваются предварительной тренировкой.

После «Машины времени» Уэллса фантасты придумали десятки хитроумных способов попадания в другие эпохи.

Но при всей усложненности логических обоснований, необходимых для свободного развития сюжета, ни одно из них не выдерживает научной критики. Путешествия во времени — такой же нонсенс, как существование параллельных миров или любых «хронокдазмов», предполагающих возможность вмешательства в уже произошедшие события. Установленные физические закономерности опровергают «машину времени». Фантасты это прекрасно знают и все же нередко используют удивительные ситуации, проистекающие от воображаемых столкновений настоящего с прошлым или будущим. С точки зрения здравой логики фантастичность подобных замыслов заключается не в способах передвижения, а в необычности самих ситуаций, открывающих простор для всякого рода экспериментов, социальных или психологических.

Вот почему Финней, многократно используя подобные сюжеты, довольствуется простейшими мотивировками.

Писатель и его герои в современных Соединенных Штатах Америки чувствуют себя неуютно. Элегическая грусть по ушедшему времени, когда средний американец мог еще быть самим собой, порождает идеализацию прошлого. Это роднит Финнея с Бредбери. Да и не только с ним. Трагическое восприятие настоящего и мрачный взгляд на будущее (это свойственно многим писателям, далеким от марксистских позиций), с одной стороны, порождают тяготение к «патриархальной» старине и с другой — неспособность создавать позитивные модели грядущего. В этом отношении Финней не представляет исключения.

Сюжет переноса во времени он варьирует во многих произведениях. Характерные для него настроения отчетливо выражены в двух переведенных рассказах — «О пропавших без вести» (альманах «Н. Ф.», вып. 2, 1965) и «Боюсь…» (сборник «Пески веков», М., «Мир», 1970), которые воспринимаются как подготовительные этюды к роману «Меж двух времен».

Роман «Меж двух времен» выдержан в несколько старомодном «викторианском» стиле и своей неторопливой обстоятельностью напоминает английские романы конца XIX — начала XX века. С мельчайшими подробностями и большим знанием дела автор изображает Нью-Йорк 1882 года, причем его описания впечатляют не меньше, чем аналогичные картины и образы в произведениях Драйзера или О'Генри, близких по времени к изображаемому периоду в истории США. В романе Финнея есть также нечто «пуританское». Выдерживая стиль и дух литературы минувшей поры, он поразительно целомудрен и, когда доходит до интимных сцен, благоразумно опускает занавес. По жанру этот «гибридный» роман в такой же мере социально-психологический, как и научно-фантастический. Переносы во времени облегчают решение идейной и художественной задачи: сопоставить и противопоставить две эпохи, отстоящие одна от другой почти на девяносто лет — Нью-Йорк начала 80-х годов прошлого столетия и Нью-Йорк современный, конца 60-х годов нашего века.

Финней вместе со своим героем спасается от «пут времени» в старом Нью-Йорке, который он изучил досконально и любит так же страстно, как некоторые коренные ленинградцы старый Петербург. В этом воссоздании своеобразия и поэзии Нью-Йорка минувших времен, любимого города, в котором автор видит и теневые стороны, — пафос романа и его безусловная познавательная ценность. Со вкусом подобранные фотографии, якобы снятые Саймойом Морли на нью-йоркских улицах 1882 года, органически связаны с текстом и во многом его дополняют. Без иллюстративного материала описания утратили бы свою зримость. (Заметим, однако, что роман излишне перегружен деталями, представляющими интерес только для жителей современного Нью-Йорка, и при переводе именно эти места справедливо опущены.)