Посвящается Алану Айверсону
Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены.
Иеремия, 8.20
ИСТРЕБЛЕНИЕ БИОЛОГИЧЕСКИХ ВИДОВ:
Предполагается, что в дальнейшем процесс выжигания будет развиваться, но не столь стремительно, ибо последний из важнейших объектов снивелирован и засеян. Сохранившиеся объекты невелики и достаточно удалены друг от друга. Хотя наши исследования подтвердили, что большинство из них уже необитаемы, но во исполнение распоряжения от 4 июля 1979 года мы будем проводить в жизнь мероприятия по окончательному их уничтожению.
Предположительная дата завершения проекта – 2 февраля 1980 года.
Приближался рассвет, звезды постепенно гасли – сперва те, что помельче, за ними более крупные, а лес, стеной окружавший кукурузное поле, все еще хранил кромешную ночную тьму. С озера подул легкий ветерок, шелестя молодой кукурузной листвой, но в лесу не шелохнулся ни один лист. Теперь лес отливал серовато-зеленым светом, и по этим отсветам трое мужчин, ожидавшие у края поля, догадались, что солнце уже взошло.
Андерсон сплюнул – это был сигнал к началу рабочего дня. Андерсон двинулся на восток, вверх по пологому склону, туда, где стеной стоял лес. По обе стороны от него, чуть поодаль, пропустив по четыре гряды, шли его сыновья. Младший, более рослый, Нейл шагал по правую руку от отца, слева шел Бадди.
В руках у каждого было по паре деревянных ведер. Стояла середина лета, а потому они были босы и без рубашек. Совершенно истрепанные джинсы превратились в лохмотья. На Андерсоне и Бадди были сплетенные из грубой рафии1 широкополые шляпы наподобие тех, что носят китайские кули. Такие всегда можно было купить во время карнавалов и на местных ярмарках. Нейл был без шляпы, но в темных очках со сломанной седелкой, склеенной и подвязанной волокном из все той же рафии. Переносица под очками была натерта до мозоли.
Бадди последним поднялся на вершину холма. Отец улыбнулся, дожидаясь, пока он их догонит. Улыбка Андерсона никогда не предвещала ничего хорошего.
– Измотался после вчерашнего?
– Я в порядке. Примусь за дело и разойдусь.
Нейл захохотал.
– Бадди измотался от одной мысли, что он должен пахать. Чего? Не так, что ли, а, Бадди?
Он шутил. Андерсон, однако, взял за правило быть кратким и вообще никогда не реагировал на шутки, а Бадди шуточки его сводного братца редко казались смешными.
– Уловил? – спросил Нейл. – Измотался. Бадди измотан от того, что ему приходится работать.
– Всем приходится работать, – произнес Андерсон, разом подводя черту под шуточками. Они приступили к делу. Бадди выдернул затычку из своего дерева и на ее место вставил металлическую трубку.
К самодельному крану он подвесил одно из ведер. Вытаскивать пробки было нелегко, простейшая операция превращалась в тяжкий труд, поскольку за неделю, пока затычки торчали в прорези, они успевали прочно прилипнуть. Засыхавший древесный сок действовал как клей. Всякий раз казалось, что на эту тягомотину времени уходит столько, что напряжение успевает завладеть пальцами, запястьями, руками, спиной и больше уже не отпускает.
Прежде чем начинался кошмар с тасканием ведер, Бадди некоторое время мог постоять, наблюдая, как тягучая жидкость сочится из трубки и, точно свежий липовый мед, струйкой стекает в ведро. Сегодня дело шло медленно. К концу лета дерево погибнет, и его можно будет спилить.
Вблизи оно вовсе не походило на дерево. Поверхность ствола была гладкой, как цветочный стебель. У нормального дерева таких размеров ствол покрыт грубой корой, растрескавшейся под собственным напором во время роста. В глубине леса можно было найти такие крупные экземпляры, которые вымахали до пределов возможного и начали, наконец, покрываться чем-то вроде коры. Их стволы, по крайней мере, не были влажными на ощупь, как этот. Эти деревья – Андерсон называл их Растениями – достигали шестисот футов в высоту, а самые крупные листья на них были размером примерно с рекламный щит. Здесь, на краю кукурузного поля, они стали расти совсем недавно, не более двух лет назад, и самые высокие едва перевалили за полторы сотни футов. Но, несмотря на это, как и в глубине леса, свет полуденного солнца проникал сквозь листву, словно бледное сияние луны сквозь ночные облака.
– Пошевеливайся! – крикнул Андерсон. Он уже выбрался на поле с полными ведрами, а у Бадди сок переполнил ведра и стекал через край. Бадди ненавидел Нейла, который напоминал мула способностью просто работать, просто вертеть колесо в клетке, не утруждая себя размышлениями о том, как оно действует.
– Иду! – завопил Нейл, стоявший неподалеку.
– Иду! – радостно подхватил Бадди, благодарный сводному брату за то, что и тот был застигнут за раздумьями, неважно, какими и о чем.
У Нейла была, без сомнения, самая лучшая фигура из троих работавших в поле мужчин. Если не считать срезанного подбородка, который сбивал всех с толку, придавая ему вид хиляка, все-таки он был силен и хорошо сложен. Он на добрых шесть дюймов перерос отца и Бадди, которые ростом не вышли. Плечи и грудь у него были шире и плотнее, а мускулы, хоть и не такие налитые, как у Андерсона, все же были крупнее. Двигался он, однако, неэкономно. Ходил тяжело и неуклюже. Стоял ссутулившись. Он справлялся с ежедневной нагрузкой легче Бадди просто потому, что у него было побольше данных. Было в нем что-то от животного, тем более что он был глуп, а сверх всего – еще и злобен.
«Он мерзавец, – думал Бадди, – а значит, опасный тип». Бадди направился вниз по склону, вдоль засеянной гряды, с ведрами, полными сока. Сердце, переполненное враждебностью, стучало в ребра. Ненависть словно прибавляла ему сил, а это хорошо, потому что силу все равно надо где-то брать. Первый завтрак сегодня был легким, второй, как он знал, сытости не сулил, а про обед говорить и вовсе не приходилось.
Он уже понял, что кое-какие силы можно почерпнуть даже в голоде. Голод поддерживал намерение вырвать у почвы побольше пищи, а у Растений – побольше почвы.
Как он ни старался, сок во время ходьбы выплескивался на брюки, и ветхая ткань липла к икрам. По мере того, как становилось жарче, он весь покрылся соком. Сок засыхал и при каждом движении стоявшая колом материя понемногу выдирала из кожи присохшие к ней волоски. Теперь худшее уже, хвала небесам, было позади – волос на теле, в конце концов, ограниченное количество, однако были еще и мухи, роившиеся над его покрытой соком кожей в поисках пропитания. Он ненавидел мух, ему казалось, что их-то бесконечное множество.
