Андрей Ливадный - Форма жизни

Стартовые площадки временного космопорта и товарно-сортировочный комплекс были расположены вдали от поселений, в зоне, которой еще не коснулось планетное преобразование.

На фоне унылого, мертвого, коричневато-рыжего пейзажа каменистой пустоши, протянувшейся от горизонта до горизонта, тщательно выровненные и распланированные квадраты посадочных мест казались чужеродными вкраплениями.

Так оно, по сути, и было.

Люди пришли сюда недавно, но обосновывались прочно, на века.

Сегодня кораблей было мало — у разгрузочного терминала стоял всего один спускаемый модуль, издали похожий на короткокрылый самолет, только в десятки раз больший по размерам, с четко обозначенным грузовым брюшком…

Он еще не остыл после посадки, дюзы планетарной тяги в его корме малиново светились, обшивка потрескивала, и даже в десятке метров от машины ощущался нестерпимый жар: раскаленный воздух струился зыбким маревом, омывая потемневший, давно утративший заводской глянец металлокерамический сплав брони.

Два тягача закончили буксировку и отползли в сторону.

В борту челночного корабля открылся шлюз, и оттуда по выдвинувшемуся трапу быстро сбежал, закрываясь рукой от жара, немолодой пилот. В его коротко стриженных волосах виднелась проседь, одежду составляли лишь шорты и рубашка с коротким рукавом, а на загорелом лице блестели мелкие бисеринки пота.

— Жарко… — произнес он, входя в помещение диспетчерской. Очевидно, он уже не раз бывал тут, потому что сразу нашел глазами начальника смены и приветственно поднял руку.

— Хелло, Володя!

Старший диспетчер поднял голову и посмотрел на вошедшего.

— А, это ты, Джон. Привет. — Он протянул руку. — С чем пожаловал на сей раз? Опять пищевые концентраты?

— Не угадал. — Пилот челнока отер капельки пота со лба. — Система кондиционирования барахлит, — пожаловался он, устраиваясь в кресле. — Десять потов сошло, пока сел. Жара в рубке невозможная.

— Так что привез?

— Сегодня — руду. Чистейший лунный реголит, прямо с поверхности. Почти сплошной металл, — удовлетворенно хохотнул он. — Давай, давай, оформляй прием, до озверения хочется под душ и пива… — Он мечтательно возвел взгляд к потолку.

Старший смены защелкал клавиатурой компьютерного терминала.

— Странно. Своей руды, что ли, нам не хватает? — пробормотал он, пролистывая электронную спецификацию.

— Ладно тебе, — услышав его реплику, ответил пилот. — Бизнес, Володя. Сегодня твоя корпорация платит за руду — я везу руду. Завтра начнет платить за лед — пожалуйста. Спрос рождает предложение — проходил в школе?

— Проходил. — Диспетчер наконец нашел нужный раздел. — Давай твою карту.

Вставив протянутый ему пластиковый прямоугольник в прорезь терминала, он прочитал данные о составе и ценности груза, убедившись, что Джон ничего не преувеличил, — корпорация «Дитрих фон Браун», которой принадлежал данный космопорт, действительно платила за богатую содержанием редкоземельных элементов руду солидные деньги, которые оправдывали ее доставку с лунной поверхности.

— Все в порядке, Джон. — Он набрал код и добавил: — Твой терминал номер десять. Разгружайся.

— Отлично. — Пилот был явно доволен жизнью. — Вечером заходи в гостиницу, с меня причитается.

Разгрузка давно закончилась.

Контейнеры с борта челночного корабля переместили в склады космопорта. Выборочное сканирование показало, что руда, о которой упоминал Джон, действительно очень богата — в одной из емкостей концентрация металлов достигала такой степени, будто там была заключена не лунная порода, а металлический лом.

Спустя две недели эти контейнеры перекочевали за четыреста километров от космопорта на один из перерабатывающих заводов корпорации «Дитрих фон Браун».

Туда ежедневно поступало огромное количество сырья, и горы подготовленного рудоносного щебня высились прямо во дворе перерабатывающего комплекса, под открытым небом.

Содержимое прибывших с луны контейнеров вывалили туда же. Когда их высыпали, порода, внешне напоминающая острый гравий, тускло блеснула.

Ее основу составляли плотно слепленные вместе микроскопические гранулы, но на это никто не обратил внимания — разгрузку осуществляли механизмы, а им не было никакого дела до строения прибывших с луны камней.

Острые осколки породы, согреваемые скупыми лучами далекого солнца, лежали на пологом скате огромной кучи. Часть из них сползла вниз и не попала в переработку сразу же, оставшись в отвале на неопределенный срок.

Шли дни, и количество гранул в этих фрагментах вдруг стало уменьшаться. Куда исчезали микроскопические серебристые корпускулы, оставалось только гадать, да никто и не обращал внимания на несколько килограммов лунного грунта, случайно рассыпанного по двору огромного промышленного комплекса.

Прошло три месяца, и на этом заводе внезапно прогремел необъяснимый, загадочный взрыв, повлекший за собой целую цепь странных трагических событий.

Все началось в тот день, когда закончилась ее жизнь.

Смерть была не физической, а моральной, но сам процесс от этого стал лишь еще более жутким, не потеряв ни капли своей мучительной сути.

Длинный белый стерильно пахнущий коридор, по обе стороны которого тянулись вереницы плотно закрытых дверей, казался ей бесконечным.

Мари шла по блестящему, дочиста вымытому кафелю пола, и ее не покидала испуганная мысль, что звук шагов, такой гулкий и неприятный, может потревожить кого-нибудь за этими дверями.

Она еще не понимала сути происходящего, ее испуганное, сжавшееся в трепещущий комочек сознание инстинктивно отталкивало реальность, словно это могло хоть как-то помочь…

Человек, который шел впереди, остановился. Он был на голову выше Мари, шире ее в плечах и старше, но все особенности его лица и фигуры скрадывал мешковатый белый костюм с прозрачной маской, сквозь которую были видны лишь его серые глаза и нос.

— Ты готова? — участливо спросили его невидимые губы, скрытые раструбом дезинфекционно-дыхательного аппарата, и в этот миг Мари впервые ощутила, как потаенные интонации голоса чужого человека вдруг раскрываются ее разуму, словно перед ней развернули огромный белый лист, на который черным криком печатных букв были нанесены его настоящие мысли: Мне все равно… Я каждый день вижу это и больше не могу сопереживать. Только не ори и не падай в обморок, ладно? — вот о чем думал он, произнося участливые слова…