Марина Дяченко - Волчья сыть

Высокая трава ходила волнами — тяжелая от сока, темная, густая. От терпкого травяного запаха мутилось в голове. Кими-Полевой вел свой маленький дозор сотни раз исхоженной тропкой, вдоль границы, вдоль линии маячков. После ночной грозы следовало проявить бдительность — и возвратиться на заставу в твердой уверенности, что ни один маячок не пострадал.

Кими должны были отпустить домой еще месяц назад. Срок его службы закончился и того раньше — весной; Кими готовился поступить в инженерную школу, носившую имя его деда, Арти-Полевого. Но приемные экзамены закончились, а служба продолжалась, никто не собирался демобилизовывать Кимин призыв, хотя на заставе полным-полно было первогодков, неумелых, но старательных, вот как те двое, что шли сейчас за Кими, будто за поводырем след в след.

Ото всех троих разило дегтем. Все трое парились в пропитанных спецсоставом комбинезонах; едкая вонь должна была скрывать их собственный запах — на случай, если линия маячков все-таки повреждена. Правда, Кими знал, что пропитка помогает лишь в трех случаях из десяти. Волки без труда связывают вонь комбинезонов и запах жертвы.

Волки.

Для тех двоих, что шли за ним след в след, эта было просто страшное слово. Волков они видели только на учебке, издали — в подзорную трубу. Кими тоже никогда в жизни не видел вблизи настоящего волка — но три сезона на заставе давали ему право думать о первогодках снисходительно, свысока.

Трава ходила ходуном справа и слева от тропинки. По левую руку, на расстоянии трех волчьих бросков (теперь я долго еще буду мерить расстояния волчьими бросками, подумал Кими), тянулся осыпавшийся ров, обозначавший границу. И через каждые сто шагов — изобретение великого Киминого деда, отпугивающий маячок, поставивший точку в извечной борьбе с волками.

Кими ничего не стоило отвертеться от призыва. На мать сказала, что их семья на виду. Что внук великого Арти-Полевого должен служить.

Ветер носился над полем, теплый мирный ветер, и в потоках его сливались тысячи запахов и запах пыльцы, и запах комбинезона, и специфический запах маячков. Казалось, по верхушкам травы можно проплыть на лодке, только вода опасна, а зеленая стихия не утопит, не предаст.

Кими оглянулся на первогодков; тот, что пониже ростом, жадно раздувал ноздри. Тот, что повыше, жевал травинку, и, судя по зеленому соку в уголках рта, далеко не первую. «Не положено», — хотел сказать Кими, но не сказал; сегодняшнее утро настраивало на исключительно мирный лад. Роса, ветер, запахи трав… А первогодков к тому же плохо кормят. Туда, где Кими вырос, зеленую траву привозили в брикетах. Сестры не поверят, когда он расскажет им о бушующем сочном…

Кими вздрогнул и замедлил шаг. Остановился, пытаясь сообразить, что именно его насторожило. Поколения его предков — давно, сотни лет назад вот так же замирали посреди пастбища, не умея объяснить себе, что случилось. И мгновение спустя, так и не получив объяснения, бросались бежать, и некоторые из них оставались в живых. Стиснув зубы, Кими подавил позыв к немедленному бегству. Жестом велел первогодкам замереть — и прислушался, вскинув к плечу самострел. Наверное, новобранцы решили, что он тренирует их, или хочет испытать, или просто форсит; краем глаза Кими увидел, что долговязый не спешит выпустить изо рта недожеванную травинку. Все маячки, сколько мог видеть глаз, были в исправности, вращались флюгерами на остриях мачт, а значит, ни заставе, ни дозору ничего не угрожало…

Никакие рвы, никакие частоколы, никакие пушки не удержат волков так надежно, как способны удержать их круглые жестяные воронки, испускающие понятный волкам сигнал тревоги. Так говорил дед. Так объясняли детям в школе. Это самое вдалбливали новобранцам в учебке.

Волновалась под ветром трава. Кими буквально физически ощущал, как из-под защитной вони комбинезона вытекает наружу его собственный запах. Вытекает и расплывается над полем.

— Уходим, — сказал он кончиками губ. — Кругом… марш.

Травинка выпала изо рта долговязого; первогодки сперва попятились, потом одновременно развернулись и припустили по тропинке назад. На мгновение Кими представил, как они возвращаются на заставу, перепуганные, в потных комбинезонах, и докладывают, что их командир испугался собственной тени, и как полчаса спустя возвращается Кими, желая провалиться сквозь землю, но все еще цепляясь за остатки гордости.

Долговязый вырвался вперед. Тот, что пониже, отстал, споткнулся, закинул за спину мешающий на бегу самострел. Ветер взметнул две волны справа и слева от тропинки. Через мгновение в небо взмыли серые тени.

Долговязый успел вскрикнуть. Тот, что пониже, ничего не успел — голова его легко отделилась от туловища, которое все еще бежало, закинув за спину самострел. Мгновение спустя до уха Кими долетел негромкий хруст.

Через секунду на месте Киминых подчиненных лежало два окровавленных мешка; серые звери споро и, кажется, чуть брезгливо обдирали с тел смердящие комбинезоны. Ни один самострел так и не успел выстрелить. Кими стоял, выставив перед собой оружие. В полной тишине — стих даже ветер — поскрипывали на мачтах маячки да трещала раздираемая ткань.

— Нам не страшен серый волк! — пел когда-то дедушка, подбрасывая маленького Кими к потолку. — Нам не страшен серый волк, мы границу на защелк…

Дедушка умер два года назад. Не сводя глаз с занятых своим делом волков, Кими отступил на шаг. Губы его тряслись — от обиды. Он так верил в изобретение своего деда. Дед предал его.

Волки должны бояться маячков; ЭТИ — не боятся. Они высились перед ним — серые туши маячили над верхушками травы. Кими казалось, что под брюхом самого высокого волка он мог бы пройти, не пригибаясь; круглые мускулистые лапы вызывали в памяти деревянные сваи, не которых стоял дом Киминой бабушки.

Волки жрали его товарищей, они, кажется, вовсе не замечали Кими; он сделал еще один шаг назад, и тогда зверь, что был ближе, поднял морду. У него были внимательные, совсем не злые глаза. Ты куда, говорил укоризненный взгляд. Погоди, мы еще не закончили…

Кими обмер; волк вернулся к трапезе. Ветер гонял над полем запахи пыльцы и крови; Кими снова отступил — и снова встретился с волком глазами. Древний страх, первобытный ужас сладкой жертвы перед лицом голодного хищника нахлынул — и до обидного легко вымыл из тренированного тела навыки воина.

Кими швырнул в волка самострелом и бросился прочь. Ему казалась, что он уходит. Что он все еще продолжает бежать — даже когда тяжелые лапы по-дружески легли ему на плечи, а на горле сомкнулись…