Павел Комарницкий
Все исправить
Тиамин-аденин-гуанин… Тиамин-цитозин-аденин…
Алексей откинулся в кресле, потер ладонями лицо. Нет, это немыслимо… Как с этим делом справлялся Господь Бог? То, что он справился, не подлежит сомнению – иначе товарищ Чекалов не сидел бы сейчас тут и не пялился на экран монитора… или следует уже говорить «господин»?
Он усмехнулся уголком рта. Да уж, «господин»… Момент, в который все бывшие товарищи враз стали господами, его товарищ Володя Белоглазов определял четко и однозначно – 8 декабря 1991 года от Рождества Христова. День, когда Россия обрела наконец свободу и независимость… На вопрос, можно ли считать ампутацию ног актом освобождения пациента от лишних конечностей, угрюмо сопел, в сердцах обзывал Алексея «коммунярой» и порой даже уходил, не прощаясь. Уходил и возвращался, поскольку «злобная реальность» задавала примерно такие же вопросы, но в гораздо более грубой форме.
Алексей отхлебнул из кружки-термоса кофе, поморщился – кофе был дрянной, суррогат с цикорием – и вновь принялся тыкать в клавиши. На экране монитора виднелась картинка, достойная кисти какого-нибудь маститого сюрреалиста – нечто, напоминающее клубок морских водорослей, над которыми медленно вилась скрученная в спираль лестница. Двойная спираль ДНК, код жизни… Умная электронная машина мгновенно переводила данные белковой структуры, конструируемой сейчас на экране, в генетический код, последовательность нуклеотидов в цепи ДНК, так называемая «обратная транскрипция»…
Кофе в кружке, и без того не отличавшийся чересчур изысканным ароматом, остыл окончательно, приобретя какой-то полынный вкус. Молодой человек допил его залпом, поморщился. Да, конечно, «Энигма» – так называлась программа конструирования ферментов и обратной транскрипции в код ДНК – давала определенное облегчение в работе. Эту программу составил он сам. Успел перед самым увольнением-сокращением…
Ткнув Enter, Алексей откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, и некоторое время наблюдал, как ворочается скрученная в спираль лестница, уходящая в бесконечность. Да… Хорошо все-таки, что удалось «приватизировать» этот «пентиум». Он усмехнулся, вспомнив, как был осуществлен процесс. В последний период существования НИИ, который его друг Белоглазов метко окрестил «предагональным», дирекция вознамерилась поправить финансовые дела, сдавая в аренду всевозможным фирмочкам институтские помещения, вследствие чего научное учреждение приобрело сходство с портовым складом, овощной базой и «черт-те чем в общем и целом», по выражению все того же Володи. В бывших лабораториях и кабинетах громоздились коробки и ящики, пахло апельсинами и чем-то пряно-приторным… Так получилось, что соседом группы генетических исследований оказалось некое общество с ограниченной до минимума ответственностью. Представитель – а может, и сам хозяин, кто разберет – того общества, невысокий, иссиня-бритый брюнет с непроизносимой фамилией Ананаикьянц промышлял торговлей бытовой электроникой, в том числе и компьютерами, активно входившими в моду. Узнав, что соседи у него ученые люди, кумекающие в той самой электронике, он страшно обрадовался и тут же предложил ученым соседям за умеренную плату производить предпродажную подготовку перепродаваемого барахла. Один из компьютеров, новенький «пентиум», был презентован дирекции НИИ в залог бескорыстной дружбы, а также частичной оплаты арендуемой площади. Рассудив, что такой аппарат функционально избыточен для скромных офисных нужд, младший научный сотрудник Чекалов произвел небольшой апгрейд системы – то есть заменил процессор и винт, и еще кое-что по мелочи… В результате его домашняя, древняя «тройка» обрела минимально необходимую для работы прыть, модернизированный же «пентиум» сохранил способность печатать тексты, и каждый получил по потребностям…
Алексей вздохнул, заглянув в кружку-термос. Да, по потребностям… Ладно. Заварим-ка еще кофейку, раз удовлетворение прочих потребностей откладывается на далекое и светлое будущее.
Газ на кухне исправно горел, вода из крана исправно шла. Отсыпав из стеклянной поллитровой банки порцию «кофейного напитка», как деликатно именовалась на излете советской торговли смесь жареного ячменя, цикория и отходов кофейного производства, он залил ее водой прямо из крана и поставил посудину на огонь, придерживая за потемневшую деревянную рукоять. Когда самая великая страна приказала долго жить, печальный конец для НИИ, в коем трудился м.н.с. Чекалов, стал очевиден даже вахтерам, дежурившим на проходной. Все операции с арендой, вне сомнения, преследовали одну цель – обеспечить некий запас финансовой плавучести руководству института лично. Во всяком случае, Алексей в летальном прогнозе не сомневался. И потому начиная с того переломного декабря тысяча девятьсот девяносто первого все наработанные материалы тихо и без лишнего шума переправлял к себе домой, не желая, чтобы его выстраданное стало достоянием каких-то неведомых лиц. Таким образом, вся научная деятельность мэнээса Чекалова постепенно переместилась на дом, в лаборатории же оставалась какая-то никчемная писанина, обтекаемые бумажки-отчеты… в которые, похоже, никто уже и не заглядывал. Завотделом все служебное рвение употреблял на то, чтобы оказаться в числе лиц, допущенных к распилу «остаточных средств», все прочие сотрудники, уже полгода трудившиеся без зарплаты, захаживали на работу по старой памяти – попить чайку и обменяться скорбными новостями.
Кофе в старой, помятой джезве возмущенно зашипел, обиженный невниманием со стороны хозяина, и попытался сбежать, но Алексей мгновенно успокоил его, коротко взболтнув ложечкой. Да, программа «Энигма», это хорошо, даже очень хорошо… Пожалуй, с такой наработкой можно было бы смело ехать в Штаты получать гринкарту. Вот только от перспективы этой погано становилось на душе… примерно как во рту от избытка дрянного суррогатного кофе.
Чекалов перелил кофе из джезвы в кружку-термос и усмехнулся. Как там у классика – «я планов наших люблю громадье»… Вот отчего, скажите на милость, так устроена таинственная русская душа – непременно ей надо облагодетельствовать все человечество? Полцарства нам даром не нать, подавай нам все и без остатка!
«Энигма» – что, это всего лишь инструмент. Скальпель хирурга, пассатижи монтера, не более того. Конечный проект, именуемый условно «Лазарус» – вот цель… Ни он сам, ни Володя Белоглазов уже не помнили, откуда всплыло это название. Ну всплыло и всплыло, начальство на излете советской власти отчего-то стало падким на экзотические названия проектов. Название не отражало сути, как не отражала ее и официально заявленная цель: «лечение наследственной фенилкетонурии методами современной генной инженерии». Но надо же что-то было писать в заявке.
