Пол Андерсон - Американская фантастика. Том 11

На высокооплачиваемую работу с заграничн. командировками требуются мужчины: возраст — 21–40 лет, желательно холост., с военным или, техн. образ., в хорошем физич. состоянии.

Обращаться: Компания технологических исследований 305 Е., 45, с 9 до 10 и с 14 до 18 ч.

— Работа, как вы понимаете, несколько необычная, — сказал Гордон. — И строго секретная. Надеюсь, вы умеете хранить тайны?

— Как правило, да, — сказал Мэнс Эверард. — Впрочем, смотря по обстоятельствам.

Гордон улыбнулся — странная это была улыбка. Эверард не представлял, что можно так улыбаться — не разжимая губ.

Гордон свободно говорил по-английски с обычным американским акцентом, носил общепринятый деловой костюм, но было в нем что-то от иностранца, и не только смуглый цвет лица с гладкими, без намека на бороду щеками и узкие раскосые глаза, совершенно не вязавшиеся с прямым носом. Трудно было понять, откуда он родом.

— Мы отнюдь не шпионы, если именно эта мысль пришла вам в голову, — сказал он.

Эверард усмехнулся.

— Простите. Только, пожалуйста, не подумайте, что я поддался всеобщей шпиономании. К тому же у меня никогда не было доступа к секретным данным. Но в вашем объявлении говорится о заграничных командировках, а при теперешней ситуации… Словом, я не хотел бы лишиться своего заграничного паспорта.

Эверард был высокого роста, широкоплечий. В коротко подстриженных волосах не было и намека на седину, но на лице уже проступали следы пережитого.

Он выложил на стол документы: свидетельство об увольнении из армии, справки о работе в различных фирмах в качестве инженера-механика. Гордон, казалось, и внимания не обратил на эти бумаги.

Кабинет был похож на все другие помещения такого рода: стол, несколько стульев, бюро и дверь, ведущая, по-видимому, в другую комнату. Из окна открывался вид на забитую автомобилями нью-йоркскую улицу.

— Вы независимы, — сказал человек, сидящий за столом. — Мне это нравится. Многие из тех, кто к нам приходят, чуть ли не ползут на брюхе и готовы благодарить даже за пинок в зад. Конечно, с вашими данными вы еще не потеряли надежду и можете получить работу и в другом месте. Кажется, это теперь называется «в порядке временного трудоустройства».

— Меня интересует работа у вас, — сказал Эверард. — Я много раз бывал за границей, как вы можете видеть по документам, и хотел бы еще поездить, хотя, по правде говоря, все еще не понимаю, чем вы занимаетесь.

— Мы занимаемся многими вещами. Позвольте, позвольте… Вы ведь воевали во Франции и Германии.

Эверард вздрогнул: в документах упоминались все его ордена и медали, но он готов был поклясться, что Гордон не успел прочитать ни строчки.

— Гм… Будьте любезны, положите руки на подлокотники вашего кресла. Благодарю. Скажите, как вы реагируете на физическую опасность?

Эверард напрягся.

— Послушайте…

Глаза Гордона были прикованы к какому-то прибору на столе: это была простая пластмассовая коробка с индикаторной стрелкой и двумя циферблатами.

— Впрочем, неважно. Можете не отвечать. Скажите, каковы ваши взгляды на международную солидарность?

— Послушайте, я…

— Коммунизм? Фашизм? Как относитесь к женщинам? Чем еще интересуетесь?.. Все. Можете не отвечать.

— Какого черта? Что все это значит? — взорвался Эверард.

— Небольшой психологический тест. Забудьте об этом. Меня не интересуют ваши взгляды, разве только с точки зрения основных эмоциональных рефлексов.

Гордон откинулся на спинку кресла и сомкнул перед собой кончики пальцев.

— Пока все идет отлично. Теперь я объясню вам, в чем дело. Как я уже говорил, мы занимаемся работой особой секретности. Мы… гм… собираемся устроить небольшой сюрприз нашим конкурентам. — Он усмехнулся. — При желании можете прямиком отсюда отправиться в ФБР. Но предупреждаю, нас уже проверяли и выдали нам, так сказать, полное отпущение грехов. Там вам сообщат, что мы действительно ведем финансовые операции и занимаемся технологическими исследованиями во всех странах мира. Но существует еще один аспект нашей работы, и вот для него-то нам нужны люди. Я заплачу вам сто долларов, если вы пройдете вон в ту комнату и разрешите себя обследовать. Это отнимет у вас три часа. Если вы нам не подойдете, тем дело и кончится. Если подойдете, мы подпишем с вами контракт, расскажем о работе и начнем вас обучать. Ну как, годится?

Эверард заколебался. Ему не нравилась такая поспешность. Обычный кабинет, но этот странноватый человек… За всем этим явно что-то скрывается…

— Я подпишу с вами контракт только после того, как узнаю, в чем заключается работа, — наконец сказал он.

— Как угодно. — Гордон пожал плечами. — Тесты покажут, подходите ли вы нам. Мы пользуемся самой совершенной аппаратурой.

Во всяком случае, здесь он не покривил душой. Эверард довольно сносно разбирался в методах современной психологии: знал об энцефалографии, ассоциативных тестах. Но ему никогда прежде не доводилось видеть ни одного из тех зачехленных приборов, которые жужжали и мигали вокруг. Вопросы, которые ему задавал ассистент — лысый мужчина неопределенного возраста с белым, ничего не выражающим лицом, — казались ему беспредметными. А что это за металлический колпак, который ему надели на голову? Куда ведут эти бесчисленные провода?

Эверард украдкой бросал взгляды на шкалы различных приборов, но таких букв и цифр он раньше никогда не видел. Не похожи они ни на латинские, ни на славянские, ни на греческие буквы, ни на китайские иероглифы. Такие буквы и цифры вообще не могли существовать в году 1954-м от Рождества Христова. Возможно, уже тогда Эверард начал подозревать истину.

Он с удивлением отметил, что в ходе испытаний лучше узнал самого себя: Мэнсон Эммерт Эверард, 30 лет, лейтенант в отставке, служил в инженерном корпусе вооруженных сил США; работал проектировщиком и производственником на родине, в Швеции, на Ближнем Востоке; холостяк, с каждым годом все больше завидующий своим женатым друзьям; не имеет возлюбленной; в некоторой степени библиофил; превосходно играет в покер, любит лошадей, оружие и парусный спорт; на отдыхе увлекается рыбалкой и туризмом. Все это, разумеется, он знал о себе и раньше, но только в качестве отдельных фактов. Сейчас же он вдруг ощутил себя единым организмом, каждая отдельная его черточка стала частью чего-то целого.