Доктор Джеймс Эддингтон Шаффер опустил свой двухпедальный реактивный шмель до двух тысяч футов. Он дал ему повисеть несколько секунд. Печально глядя вниз, на цветущие пригороды, он думал о том, как Эмили, его жена, воспримет Радостную Новость. Затем тихо и уныло, практически себе под нос, он прошептал:
— Пчелка, моя пчелка. В улей лети пулей.
Микропередатчик в его наружных часах передал эту обычную команду в черную коробку, спрятанную под капотом шмеля. Машина послушно загудела и ринулась почти вертикально вниз в усадьбу Шафферов — дом 793 по бульвару Надежды.
Доктор Шаффер смотрел, как лужайка перед его домом растет от размеров почтовой марки до банного полотенца. «Если бы только, — мечтательно думал он, — я мог о нее разбиться…»
Сие печальное стремление к нирване было прямым следствием его недавнего славного прощания с Индепендент Электроникс Брэйн Вош Инкорпорейтид — его возлюбленной компании по промывке электронных мозгов. По самым скромным оценкам его скальпу ничего не должно было грозить еще как минимум три года. Но без всякого предупреждения, если не считать внезапных подарков в виде древних мраморных часов, коробки десятидюймовых сигар и большой бутылки шампанского (кварты две, не меньше), его милые, верные коллеги огорошили его плутовским голосованием, по результатам которого он стал президентом компании. Следующим поднятием рук они единогласно утвердили его традиционную добровольную отставку, о которой он по чистой случайности забыл сказать в своей благодарственной речи. И последнее голосование (тоже единогласно) наградило его пенсией в размере двадцати тысяч долларов в год — за особые заслуги и верную службу во время его пятиминутного президентства.
В общем, теперь доктор Шаффер знал, каково это — оказаться жертвой профессионального убийства. Ему давно было интересно…
Посадка прервала горькие раздумья доктора Шаффера. Шмель приземлился на самом краю пруда в форме сердца, расположенного на крыше виллы Шафферов. Хмурый доктор вылез из кабины. С собой от тащил кучу перевязанных разноцветными лентами коробок — на три тысячи долларов новых платьев для Эмили. Доктор Шаффер хмурился все больше и больше. Ему пришлось битый час пялиться на быстро меняющихся роботов-манекенов (подстроенных точно под размеры Эмили), прежде чем ему позволили подписать чек.
Тем временем причина его мытарств со счастливой улыбкой на губах появилась на крыше из дымовой трубы. Эмили услышала возвращающегося домой шмеля еще в кухне, где она как раз заказывала кофе с пончиками. Сгорая от нетерпения продемонстрировать свое последнее незаконное творение (нечто вроде сари, неуклюже состряпанное из кружевной скатерти, принадлежавшей еще бабушке Эмили и нескольким поколениям моли), она вступила в трубу, где медный диск, поддерживаемый столбом сжатом воздуха, нежно доставил ее на крышу.
Выронив коробки, доктор Шаффер нервно глядел на свою жену.
— Хелло, мужчина, — сказала Эмили.
— Хелло, женщина, — ответил доктор Шаффер, присоединяясь к ритуальному приветствию.
Лицо Эмили стало холодным и беспристрастным, как у робота. С оттренированной легкостью она приняла несколько поз из репертуара робото-манекенщиц.
— Нравится? — с волнением спросила она.
— В откровенности ему не откажешь, — вынужден был согласиться доктор Шаффер. — Но ради всего святого, не одевай его на крыше! Вдруг тебя заметит наводчик! — и он нервно окинул взглядом полное шмелей небо.
— Ерунда! — отмахнулась Эмили. — Мне-то ты можешь не напоминать о наводчиках. Кроме того, я не вижу ни одного шмеля ниже трех тысяч футов.
Подняв голову, она посмотрела на сплошной поток летающих машин. Почувствовав, однако, что что-то не так, она обняла доктора Шаффера за шею, крепко прижалась к нему, игриво укусила за ухо и прошептала:
— Что случилось, милый? Они урезали твою рабочую квоту?
— Они ее стерли с лица земли, — с чувством ответил он.
Эмили отпрянула, словно он дал ей пощечину.
— Они сделали это сегодня утром, — с горечью объяснил доктор Шаффер. — Меня выбрали президентом, со всеми воинскими почестями отправили в отставку и наградили пенсией в двадцать тысяч баксов — и все за какие-то четыре минуты… как тебе это нравится?
Эмили это вовсе не нравилось. В ее глазах блестели слезы, не желавшие катиться вниз, несмотря на все законы физики.
— Но, дорогой, — вскричала она, — тебе же всего тридцать пять! Они… Они просто-напросто не могли этого сделать!
— И тем не менее, — в голосе доктора Шаффера звучало какое-то печальное удовлетворение. — На повестке дня: один лишний ученый, принесенный в жертву на алтарь Автоматизации… А что, если нам сегодня это как следует отпраздновать? Устроим мне похороны по первому разряду! Пригласим Гаррисонов. Джо загремел полгода тому назад. Но он-то, счастливчик, свое отработал! Ему тогда было почти сорок один.
— Джимми, но это же незаконно! — воскликнула она, схватив его за руку. — Это просто… ужасная ошибка… просто недоразумение. Закон гласит, что каждый имеет право работать, пока ему не исполнится сорок лет.
Доктор Шаффер холодно улыбнулся.
— Пункт восьмой Индустриального Кодекса… А ты знаешь, что гласит пункт восьмой?
— Я даже не знала, что восьмой пункт вообще существует!
— В доступном нашему с тобой пониманию переводе, любовь моя, он гласит, что если какая-либо тупоумная машина может выполнить какую-либо работу лучше нормального интеллигентного человека, то человек должен уйти… независимо от возраста, пола, цвета кожи или религиозных убеждений. Аминь.
Несколько секунд Эмили глядела на него, словно не веря своим ушам. Затем слезы в ее глазах, не в силах больше отрицать наличие силы тяжести, покатились по ее щекам.
— Но… но… но промывание мозгов классифицируется как человеческая специальность! — рыдала она. — Я полагала…
— Я тоже так думал, — мягко сказал доктор Шаффер. — Но пока я собирал свои вещи, они рассказали мне о моем преемнике — позитронном роботе. Он способен промывать одновременно четыре мозга. Индепендент заплатила за него миллион пятьсот тысяч долларов — и сделала это с превеликим удовольствием. Этим они хоть на полгода решили проблему избыточной прибыли. А через шесть месяцев они купят еще одного робота и уволят еще одного человека. — Вдруг он улыбнулся. — Я купил тебе несколько новых платьев. Хочешь посмотреть?
— Это тряпье! — скривилась она. — Как я его ненавижу! И почему только они не позволяют женщинам самим шить себе одежду вроде этого замечательного сари?
