Елена Грушко - Птицеглавые

Предисловие

Елена Арсеньевна Грушко - одна из самых загадочных писательниц России. Родилась она на Дальнем Востоке и к тринадцати годам уже могла охотиться на таежного зверя, бить рыбу острогой и по нескольку дней жить самостоятельно в глухих дебрях. В студенческие годы (а училась она сначала в Хабаровском пединституте, потом во ВГИКе) Елена побывала на Курилах, на БАМе, в Якутии. Эти впечатления легли в основу первой книги прозы - "Последний снег апреля". Затем, с книги "Добрыня", вдруг началась полоса фантастики. С 1987 по 1991 год было опубликовано 37 повестей и рассказов. Уже будучи знаменитой, фантастка обратилась к жанру любовно-авантюрноисторическому, и здесь тоже преуспела: только в прошлом году под тремя разными псевдонимами она опубликовала 11 романов, из них 4 - в престижной серии издательства "Эксмо" - "Золотой лев". Это "Тайное венчание", "Опальная графиня", "Обретенное счастье", "Звезда королевы". На выходе новые романы - тоже из истории России. Любимые увлечения Елены - полеты на воздушном шаре, на дельтаплане, верховая езда, а также путешествия по затерянным уголкам планеты. Например, целый месяц она провела на Черепашьих островах; изучала загадочную жизнь кочевых племен в скальном городе Петра (Иордания); работала на раскопках древнего Вавилона; и т.п. Интересно, что, вернувшись из очередного своего путешествия (а побывала Елена на Большом Барьерном рифе), она опять обратилась к фантастике. Перед вами отрывок из нового романа "Зеркало Кармы". Его герой, Георгий Мечков, не просто путешественник во времени: подобно русскому фольклорному Волхву Всеславличу, он пребывает враз в трех местах, в трех исторических отрезках, существует одновременно в трех ипостасях, исполняя свое предназначение: спасти живое, экосистему планеты. Ягуар - один из его образов.

Юрий М. МЕДВЕДЕВ

Елена ГРУШКО

ПТИЦЕГЛАВЫЕ

Орел-наблюдатель, описывая круги в вышине, без умолку подавал сигналы, и клекот его становился все пронзительнее, все тревожнее. "Пожалуй, не уйти", - устало подумала Мадэлейн, припадая спиною к березе, чувствуя, что, не дав себе хоть минутной передышки, она не вынесет этого сумасшедшего бега. Хотя, наверное, было бы даже лучше, если бы просто сердце не выдержало, - умереть на бегу, пока не догнали. Птицеглавые отстали ненадолго, но они-то уж не потеряют след! То, что Мадэлейн еще жива и оторвалась от преследования, - обычная их забава: погонять человека по лесу, пока в нем еще тлеет огонек надежды на спасение, а потом вдруг окружить со всех сторон и, обессиленного, задыхающегося, расстрелять в упор. Мадэлейн тряхнула головой, отгоняя внезапное воспоминание, какой она видела в последний раз Анну: от одежды остались лишь окровавленные лоскуты, присохшие к ранам, тело сплошь утыкано стрелами, ноги мучительно согнуты, словно, умирая, она все еще стремилась убежать от страданий... Птицеглавые, в отличие от других нелюдей, не подбрасывали тела жертв к стенам форта, а оставляли там же, где убивали. Мадэлейн иногда думала, что птицеглавые вовсе не испытывают никаких чувств к людям, даже ненависти, которой одержимы все одичавшие. Птицеглавые казались ей диковинными, самой природой созданными орудиями убийства, самозабвенного преследования и истребления человека. Они были умнее и хладнокровнее всех остальных врагов, а оттого - опаснее. Пожалуй, радость они испытывали только от самого преследования и самого убийства. А совершив его, бросались как одержимые на поиск новой жертвы. Другие одичавшие откровенно тешились горем и ужасом людей, когда те обнаруживали у стен форта изуродованные останки своих охотников, наблюдателей, пастухов, стражников, биологов-всех, кому не посчастливилось в лесу. Однако люди скоро поняли это, а поскольку целью их было выживание не только физическое, но и нравственное, то отныне дежурная команда, получая у коменданта ключи от ворот форта, получала и строжайшую инструкцию держать себя в руках, не радовать врага. Дежурные выходили вооруженные, скрыв лица под масками, подбирали трупы и молча, деловито возвращались в форт. Нелюди поднимали злобный, разочарованный вой и свист и долго еще метались потом по деревьям, норовя так раскачать ветви, чтобы долететь до стен форта. Но, во-первых, весь лес поблизости был надежно вырублен, а, во-вторых, сквозь стены проходил ток, да еще и сверху они были щедро усыпаны битым стеклом. ...Орел-наблюдатель вдруг заклекотал и резко пал с высоты, напрягая когти, словно хотел подхватить Мадэлейн, вынести ее из леса, и она поняла, что погоня совсем близко: диспетчер, наблюдавший за ней из форта и видевший округу телеобъективами, вживленными в глаза орла, не мог ей сейчас помочь ничем иным, кроме этих сигналов тревоги. "Хорошо, хоть орел видит. Они будут знать, как и где меня убивали. Потом подберут, похоронят. Чтобы среди своих..." Мадэлейн с трудом отстранилась от спасительного дерева. Запоздало спохватилась, что забыла оглядеть его крону, прежде чем опереться о ствол: а вдруг в гуще ветвей свили гнездо одичавшие?.. Обошлось, к счастью. Мадэлейн прощально оглянулась на кипенье зелени под ветром: черная береза, ее любимое дерево! Только она да липа не поддались мутации, не меняли свой первозданный вид. Мадэлейн погладила шершавую кору и побежала дальше, то и дело переходя на шаг, запаленно вздыхая и снова пускаясь в усталый бег. Сумка с вживителями тяжело била по ногам, но Мадэлейн и не думала бросить ее: вживителей в форте было мало, их приходилось беречь. Именно потому биологи и решались на свои одиночные, смертельно опасные рейды, из которых возвращался далеко не каждый, что молодняк нормально воспринимал только те вживители, которые устанавливались на воле, в привычной обстановке, в лесу, незаметно, - например, во время игры или сна, но отнюдь не в форте, не в лаборатории - в состоянии страха и одиночества. Конечно, импринтинг - это было бы самое лучшее, ведь с первого мига жизни крошечные животные начинали бы обожать людей как своих повелителей и друзей, но в массовых масштабах он оставался пока невозможным, да и таких животных приходилось особо оберегать от укуса диких, строго ограничивать контакт. Например, с коровами в этом смысле проблем не было, а вот если дикий конь укусит твоего коня в бою или во время погони, от которой зависит твоя жизнь, и тот сразу превратится из друга - в смертельного врага?.. Поэтому Мадэлейн полагала вживители и гипнопедию более эффективными средствами для приручения зверей. Она потому и устала так сегодня, что битых два часа гоняла по полянке с жеребятами, играя в нечто среднее между чехардой и пятнашками, и за это время ей удалось поставить шесть вживителей. Ох, как не вовремя появились эти птицеглавые! Мадэлейн горько усмехнулась: как будто смерть когда-то приходила вовремя!.. Там, на поляне, она не смогла сразу же броситься бежать: надо было собрать пустые футляры, чтобы унести их с собою. Нелюди не все утратили способность думать и анализировать; особенной, какой-то леденящей сметливостью отличались именно птицеглавые, и биологи страшно боялись, что, если хотя бы футляр от вживителя попадется на глаза одичавшим, те смогут догадаться о назначении вживителей, смогут обнаружить их у молодняка... и тогда люди будут совсем уж обречены. Горючее берегли только для движков, подававших энергию к водяным насосам и ток к ограде форта, да еще для летательных аппаратов. Как же обойтись без верховых лошадей, боевых слонов и верблюдов, без стражей-собак и орлов-наблюдателей? Мясо диких животных употреблять в пищу настрого запрещено, и разве выжить без прирученного скота? Размеры форта не позволяли строить большие скотофермы, а сооружать их вне форта тоже было нельзя, хотя бы из-за невозможности обеспечить охрану. Вот и приходилось биологам снова и снова уходить в лес с вживителями, которые избавляли птиц и животных от врожденной лютой ненависти к человеку... Мадэлейн бежала уже из последних сил. Куда там - бежала! Она просто брела от ствола к стволу, а охотничий свист птицеглавых был уже отчетливо слышен. Вдруг впереди открылась поляна, а за ней засверкала река. И Мадэлейн почувствовала, как сразу прибавилось сил. Еще две-три минуты - и она добежит до воды. Если бы сразу попасть на глубину... может быть, ей посчастливится утонуть? Ну а если на мелководье перехватят аквазавры? Она содрогнулась. Уж лучше стрелы птицеглавых! Она опять вспомнила Анну. О чем та думала перед смертью, кого звала, на что надеялась? Мадэлейн тихонько всхлипнула, но тут же подавила слезы. Не до того сейчас! Значит, так: если у воды заметны следы аквазавров, то она останется на берегу - ждать птицеглавых. Только бы успеть утопить сумку с вживителями! Анна успела... Но, если Мадэлейн повезет, она успеет еще и утонуть сама. Что ж, так и так погибать. Значит, не обманул сон. Значит, не зря сегодня снилась Мадэлейн ее смерть. И в ее измученной голове вдруг закружилось воспоминание об этом сне, где она была вроде бы даже и не она, однако смерть все же была ее... закружилось, перемежаясь предобморочным туманом и последними вспышками страха. Нет! Еще не время сдаваться! Еще немного, немного! Мадэлейн оглянулась, склонилась к песку. Ничего, никаких следов. И нет этой черной тины, похожей на легкие паутинки, - первого признака близости аквазавров. Ох, кажется, повезло. Теперь скорее, скорее! И она побежала по мелководью, на ходу отстегивая сумку. Вода была теплой, мягкой. Песчаное дно поддавалось под ногами. Остро пахло йодом, солью, а между тем это была река, до моря еще несколько дней пути, и Мадэлейн, повинуясь неистребимой профессиональной привычке фиксировать самомалейшие изменения в Природе, даже застонала от невозможности сообщить об этой странности своим. "Господи, Господи! - взмолилась она, внезапно вспомнив, как бабушка учила ее любви к Богу. - Господи, помоги мне, спаси меня, и я...и я..." Мадэлейн невольно усмехнулась, сообразив, что пообещать-то Богу в обмен на спасение ей решительно нечего. "Спаси меня, и я всегда буду хорошей!" сказала бы она, когда ей было лет двенадцать, но то время давно, давно миновало, в память о детстве и бабушке осталась лишь коса ниже пояса, а дикого мяса Мадэлейн не ест, и воды сырой не пьет, и в лесу скорее предпочтет умереть от голода, чем сорвать хоть яблочко-дичок или малинку с куста, - ведь все отравлено ненавистью к людям. Нечего, нечего пообещать Богу, нечего ему отдать из ее однообразно-правильной жизни. "Господи, спаси меня, и я опять буду такой же, опять буду уходить с вживителями в лес, искать всех этих жеребят, телят, щенят и котят, чтобы они, как их пращуры в незапамятные времена, верно служили людям, - тем, кто еще остался, пока остался на Земле, - чтобы помогали людям вернуть утраченную власть над Природой. Господи, спаси меня!.." А мелководье все не кончалось, ноги вязли в песке, она почти не отдалилась от берега. Скорее же!.. Но сумку лучше пока не выбрасывать. Орел еще кружит в вышине - наверное, проводит Мадэлейн в этот последний, невозвратный путь, и люди потом смогут найти не только ее тело, но и сумку... Вода вживителям не повредит, они еще послужат! Мадэлейн закинула голову, чтобы убедиться, что орел видит ее,-и замерла. Из чащи взвилась стрела - красная стрела птицеглавых! - и орел-наблюдатель, забившись на ее острие, начал медленно падать, планируя на широко раскинутых крыльях. Так. Последнее, что оставалось ей от людей, от форта, от надежды!.. Орел-наблюдатель убит. Теперь очередь за нею. Мадэлейн завороженно уставилась на лес, откуда вот-вот должны были появиться птицеглавые. И в этот миг что-то так рвануло ее за волосы, что она вскрикнула. "Аквазавры?! Нет! Не было черной тины! Но что это?" Мысли метались, а неведомая сила волокла на глубину, так сильно натягивая косу, что Мадэлейн и головы не могла повернуть, принуждена была пятиться, вскрикивая от боли, покрываясь ледяным потом, потому что позади, кроме плеска воды, слышался еще и тихий, бессмысленный смешок. "Нелюди, неужто нелюди? Но откуда, как подобрались? Я не могла не заметить!" Пронзительное улюлюканье достигло ее слуха: птицеглавые были совсем рядом. И от ужаса неизбежной гибели Мадэлейн завизжала так, что в глазах замелькали радужные круги. Вдруг что-то резко свистнуло рядом, щеку Мадэлейн на миг обдало жаром, потом запахло паленым - и она почувствовала себя свободной. Мадэлейн круто обернулась, ощутив странную легкость головы, и остолбенела, глядя на существо, стоявшее перед нею, зажав в руке... косу Мадэлейн - туго заплетенную косу, от которой исходил дымок, словно она была обожжена... пережжена! Мадэлейн схватилась за голову, и на затылке волосы ее, теперь короткие и легкие, обвились меж пальцев. И ужас, который охватил Мадэлейн, был прежде всего ужасом от того, что кто-то пережег ей косу, таким страшным образом освободив ("Птицеглавый метил в горло, да промахнулся? Но нет, они же боятся огня!"), и только потом она ужаснулась при виде создания, которое глядело на нее... глядело, вытаращив бессмысленные, рыбьи глаза на округлом, имеющем человеческие черты, но покрытом чешуей лице. У этого существа было стройное девичье тело, но тоже чешуйчатое, зеленовато-серебристое. Лысоголовое, рыбьеликое чудище с вздувающимися жабрами на шее, пахнущее стылой морской глубью, словно утопленница, много дней пролежавшая на дне!.. Такого Мадэлейн еще не видела. Это была нелюдь, несомненно. Однако не лесная нелюдь и не речная. О, Боже, так значит, сюда уже подобралось море! Вот что означал запах соли и йода на берегу лесной реки! Море вошло в реку и принесло с собою все свои ужасы, все химеры, все свое злодейство и ненависть к людям. Прибавились новые враги, думала Мадэлейн, не в силах оторваться от этих водянистых глаз, - а она не сможет сообщить об этом, не сможет предупредить. И орел-наблюдатель погиб! Нелюдь булькала белыми, растянутыми рыбьими губами, словно пыталась что-то сказать, и отвращение, захлестнувшее Мадэлейн, оказалось сильнее страха и обреченности. Она размахнулась и ударила нелюдь сумкой по голове с такой силой, что чудище пошатнулось и плашмя рухнуло в воду, высоко воздев перепончатую руку с зажатой в ней русой косой. Какую-то долю секунды Мадэлейн медлила, едва не поддавшись искушению выхватить свою косу, но безумнее сейчас уже ничего нельзя было бы сделать, и она кинулась прочь, к берегу, холодея от мысли, что сейчас из волн восстанет еще какая-нибудь неведомая тварь, и уж из ее-то слизистых лап вырваться будет невозможно... Она ничего не видела от страха, и поэтому разглядела того, кто бежал ей навстречу из леса, лишь когда он был уже совсем рядом. Мадэлейн мотнулась было в сторону, но тут же замерла: это был человек. Человек, несомненно! Во-первых, он был одет - пусть только в кожаные штаны и мягкие сапоги, так что его блестящий от пота, окровавленный торс был обнажен, однако нелюди-то вообще не выносили вида одежды, норовили и с трупов ее сорвать, не то что на себя надевать. А главное, в руках у незнакомца был огнестрел. Нелюди ни за что не осмелились бы дотронуться до этого арбалета с оптическим прицелом, короткие стрелы которого самовозгорались в полете. Нелюди, как и всякие звери, панически боялись огня. Человек! И Мадэлейн кинулась к нему, вцепилась в его руку и, сразу ослабев от счастья и страха, залилась слезами. Незнакомец, обхватив Мадэлейн за плечи, повернулся и потянул ее к лесу. - Нельзя! - пыталась выкрикнуть она, но губы онемели, и ей едва-едва удалось вымолвить: - Нельзя в лес! Там птицеглавые! - Бежим, бежим! - твердил он на ходу. - Там стоит какая-то штука, вроде геликоптера, может быть, удастся взлететь! Они вбежали в лес и несколько минут слепо ломились сквозь чащобу, но вот впереди показалась прогалина, где Мадэлейн, к своему изумлению и восторгу, увидела лежащий на боку ветролов. - Э! - разочарованно присвистнул незнакомец. - Да он же без пропеллера! Все, оставь надежду. Мадэлейн поглядела недоуменно: - Какой еще пропеллер? Зачем? Помоги-ка! Она забежала с того боку, на который запрокинулся ветролов, и принялась толкать его изо всех сил, стараясь перевернуть. - Надо бы вагой! - пробормотал незнакомец, становясь рядом с ней, и так мощно толкнул ветролов, что легкое каркасное сооружение чуть не завалилось на другой бок. - Ух, ничего себе! Да он просто невесомый. Как же эти жердочки летают? - Ладно глупости болтать! - раздраженно прикрикнула Мадэлейн. - Влезай, заводи мотор. Я пока разверну крылья. Он не двинулся с места. Стоял и глядел на нее. Сперва глаза его сузились, и в них просверкнула ярость оттого, что она так грубо командует, а потом вдруг брови поползли вверх, и лицо обрело детски-растерянное выражение. - Это ты? - спросил он чуть слышно, словно голос не повиновался ему. - Ты жива?! Господи... Мадэлейн изумленно глянула на него, и вдруг у нее перехватило дыхание. Это худое лицо, эти спутанные волосы, эти светлые глаза... Ох, нет! Не может, ну ведь не может вдруг оказаться пред нею тот самый человек, которого она сегодня видела во сне... в том самом сне, где она умерла из-за него - умерла вместе с ним!