Ольга Ларионова
Пока ты работала…
— Кира Борисовна, вы остаетесь?
— Да, Верочка.
— А вы обедали?
— Да, Верочка.
— Правда?
— Правда, правда. Дом-то напротив.
— До свиданья, Кира Борисовна.
— До завтра, девочки.
На лестнице галдеж, суета. Чей-то халатик перекинут через спинку стула. Кира Борисовна открыла стенной шкаф, повесила халатик на место. Рядом, из грузового люка, поднялся «гном» с ворохом серых холстин, петушиных перьев и свитков золотистого хомориклона — заменителя человеческой кожи.
«Гном» осторожно обогнул Киру Борисовну и, чуть покачиваясь, заскользил в машинный зал. Кира Борисовна пошла следом за ним.
Машина работала над композицией «Взятие Ольгой Искоростеня». Программа была составлена так, что вся черновая, подготовительная работа производилась ночью, когда люди покидали помещение Экспериментальной базы. Вот и сейчас гибкие манипуляторы с привычной стремительностью кроили, сшивали, клеили и плели старинную русскую обувь. Лапти всех размеров, уже отфактуренные, словно стоптанные по нелегким походным тропам, аккуратно — пятки вместе, носки врозь — стояли в пронумерованных гнездах стеллажа. А вот и сапоги, на каблуке, да с отворотами, да с вывертами всякими любимых сокольничих да постельничих; вот и поплоше, пятнистой свиной кожи — просто люда именитого, но особо не жалованного. А вот и сапожки сафьяну зеленого, вроде и похвалиться нечем — не малы, не узки, неказисты, словом. Тяжела была на ногу грозная княгиня.
Когда-то, лет тридцать назад, — Киры Борисовны тогда здесь и в помине не было — Машина была всего-навсего кроильно-пошивочным агрегатом с историческим уклоном. В нее закладывали чертеж какого-нибудь старинного костюма, задавали размеры манекена, подбирали материю или заменитель, остальное Машина делала сама. Но когда Институт материальной культуры начал расширять свою экспериментальную базу, стало ясно, что с этой кустарщиной пора кончать.
После несчетных боев директора Мартьянова в Комитете по распределению кибернетистов институт, наконец, получил трех специалистов по киберам прикладного искусства, — как ни странно, именно то, что и было нужно. Мартьянову повезло — ребята оказались энтузиастами, и Машина встала. Стояла она в общей сложности несколько лет, время от времени вступая в строй и выдавая в экспериментальном порядке и неограниченных количествах всевозможные набедренные повязки, плащи на поропласте, сандалии на котурнах, туфли на «гвоздиках» и прочую ископаемую чепуху. Это видели и раньше. Правда, теперь Машине требовался только набросок — моделировку и выбор материала она производила самостоятельно. Но по мере того как увеличивалось число гибких манипуляторов с различными насадками, в подвальных помещениях росло количество блоков электронного мозга Машины, устанавливалась круглосуточная связь этого мозга с библиотечным фондом Академии Наук и прочее, — Машина стала выдавать удивительные и неподобающие вещи.
Хорошо, когда это были скифские гребни — золотые, правда, и метровой величины, чтобы можно было лучше рассмотреть рисунок.
Или пирога Гайаваты.
Или стрела, пущенная в Ричарда Плантагенета.
Это было полбеды.
Но затем последовали: мраморная ванна, в которой купался Архимед; две охапки сена, между которыми глубокомысленно издох Буриданов осел; знаменитое яблоко, породившее Троянскую войну, и, наконец, зеленоватый, фосфоресцирующий скелет гигантского першерона.
Кибернетисты утверждали, что это остов любимого Олегова коня. Мартьянов, прослышав про эти чудеса, вызвал кибернетистов к себе и предложил им прекратить вольные эксперименты и подключиться к группе молодого востоковеда Киры Алиевой.
И вроде не так уж много лет прошло — а разошлись по другим институтам веселые кибернетисты, обросшие бородами и научными степенями; Машина, занимавшая теперь уже целое здание, создавала для всех исторических музеев мира сложнейшие композиции с движущимися макетами, шумами, запахами и микроклиматом.
И стала уважаемым научным сотрудником когда-то тоненькая девочка Кира.
Протянулся манипулятор и высыпал в гнездо стеллажа горсть грубых оловянных пуговиц. Пуговицы брякнули тяжело и незвонко. Кира Борисовна подошла к пульту управления и потянула на себя тугой рубильник. Манипуляторы, словно ожегшись, втянулись в свои гнезда.
Кира Борисовна достала давно заготовленные перфокарты, и снова, как каждый вечер, когда она переключала Машину на свою программу, встал неотвязный вопрос: а нужно ли то, что она сейчас будет делать?
Ей самой — необходимо. Она это чувствовала, потому что просто не могла без этого. Но другим? Нужно ли будет это другим? Права ли она?
Нет, все правильно. Люди научились хранить прошлое народов и государств; но разве в жизни каждого отдельного человека нет таких минут, которые он любой ценой хотел бы уберечь от исчезновения во времени?
Кира Борисовна тряхнула коротко остриженными волосами, хотя они ей вовсе не мешали, и включила механическую систему. Манипуляторы ожили, потянулись к уходящим вверх этажам стеллажей; легкие футляры с бутафорией, люминаторы, киберфоны, микрокондиционеры — все это начало сдвигаться, съезжаться, опускаться к экспериментальной камере.
Наконец-то все было налажено, отрегулировано, подобрано.
Сегодня это настанет.
Сердцу вдруг стало больно и жарко, словно на него положили тряпку, намоченную в кипятке. «Ох!» — сказала Кира Борисовна, и присела возле пульта, и положила руку на черную теплую панель, и грудью оперлась на руку. И сердце колотилось так, что пальцы вздрагивали. Скоро наступит это.
Кира Борисовна тихонько закрыла глаза. Последние минуты, все сделано, и ничего больше не прибавишь. И сделано все своими руками, клешнями послушных киберов, манипуляторами подчинившейся Машины.
Идея этого эксперимента пришла ей на ум около года назад. Случайно? Пожалуй, да. Случайно в той же степени, как случайно было и то, что их машины, тяжелые институтские ПАБы, выползли точно на то место, где пять лет назад она встретилась с Арсеном.
ПАБы — передвижные археологические базы — искала место для стоянки. Они вышли на просеку, поросшую вереском и редкими тычками уже отцветшего или невидного по вечерним сумеркам иван-чая. Кира Борисовна знала, что просека выходит к реке, к песчаному обрыву, по которому бежали вниз лиловые оползни богородицыной травки.
Наверху, над обрывом, были курганы. Насыпанные тысячу лет назад во чистом поле, они были раскопаны и разграблены, прежде чем поросло это поле красноствольным звонким сосняком, и лишь курганы были обойдены этой рвущейся ввысь неуемной жизнью, — видно, и вправду тяжко земле родить там, где была она залита кровью.
