Владимир Савченко - Визит сдвинутой фазианки (Сборник)

В этом мире все любят летать. Правда, над оживленными улицами и вблизи промышленных сооружений это возбраняется мешает и опасно; но порхают, случается, и там. Особенно много летающих на просторах жилмассивов. Смотришь: вон с балкона кто-то ринулся, развернул блестящие полупрозрачные биокрылья, гам с верхней клетки пожарной лестницы, там с крыши шестнадцатиэтажки. Чаще молодые, но иной раз и граждане вполне почтенные: супружеская чета в сторону кинотеатра, где демонстрируется интересный фильм, домохозяйки с сумками в магазин или на рынок.

На окраинах всюду стартовые вышки с лифтами, гиперболоиды вращения для полетов на природу, в соответствующий сектор. Летают не только на биокрыльях, но и на педальных микровертолетах, помогая моторчику велосипедными движениями ног, на дельтапланах парят, используя восходящие токи воздуха, на аэробаллонах. Кто во что горазд. Нет у людей здесь привязанности к опоре-тверди лишь для перемещения громоздких грузов.

И в лицах всех, даже детей отсвет больших пространств. Такой обычно заметен у летчиков, моряков, путешественников у всех, кто преодолевает просторы мира не по-пассажирски.

(«Обычно»… я со своими мерками. Что обычно здесь, что диковинно?)

Выше трехсот метров разрешен пролет над всем городом. Я и лечу, возвращаясь домой. Гостил у отца. Он пребывает за рекой, в поселке завода ЭОУ (электронно-оптических устройств), в своем коттедже. Батя давно на пенсии, но он ветеран завода (а кроме того, ветеран легендарной 25-й Краснознаменной стрелковой дивизии еще с гражданской!) и с нами жить не желает. «Я с твоей не сойдусь». К тому же он слесарь-лекальщик высшей квалификации, у него здесь ученики. Сегодня я имел возможность наблюдать его триумф. Пришли двое с чертежиком, детальками-заготовками:

«Дядь Женя, подскажи!» Батя торжествующе покосился на меня, а когда обмерял детали, то у него маленько тряслись руки.

Это, оказывается, наша фамильная черта: у меня тоже дрожат руки перед началом опыта. Потом каждое движение будет точным, но сначала есть немного от возбуждения, азарта.

Отцу далеко за семьдесят, но он еще крепок сутуловат, кряжист. Только зрение никуда, плюс восемь диоптрий. Я помог ему по дому и в садике, потом мы сочинили холостяцкий обед с выпивкой и разговором… А теперь я лечу назад, подо мной проплывают кварталы города в плане, 6yprie, черные, серые крыши зданий одна сторона их освещена низким солнцем, другие в тени; сизые ущелья улиц, зеленые прямоугольники скверов с яркими кругами клумб и одуванчиками фонтанов; овалы площадей, золоченые луковицы старых храмов, игрушечные фигурки людей и машин. Мне отрешенно и грустно.

Никогда я его, наверное, больше не увижу, своего отца.

…А город увижу меняющийся в очертаниях мегаполис. И широкую реку посреди него, которую вот сейчас пересек. Только мостов через нее будет на восемь, поменьше. И бугор Ширмы, за который садится солнце, никуда не денется, и лощина перед ним, заполненная деревьями, памятниками Байкового кладбища и сизой тенью. Впрочем, и там кое-что окажется иным.

Да и сейчас многое внизу выглядит призрачно, размыто в вечерней дымке: такое ли оно, иное ли, то ли есть, то ли нет… Немного прибавить отрешенную собранность, сосредоточиться и внизу замельтешат образы иной реальности.

Но я не хочу отрешаться от этой. Мне в ней хорошо, хоть и чувствую себя так, будто с галерочным билетом занял кресло в партере (случалось в студенческие годы): удобно, благоуханно, отлично видно и слышно, но… в антракте, того и гляди явится кресло-владелец и сгонит.

Наш город расположен на местности, которая была бы хороша и без него: высокий правый берег с буераками и рощами в плоской степи, вольно петляющая река с песчаными лесистыми островами, луга и старицы на низменной стороне. Она могла быть и без города, эта местность, и так же плыли бы над степью, буераками и рекой плоские, темные с золотыми обводами облака.

Я плыву в теплом воздухе, делаю руками и ногами спокойные брассовые движения. Биокрылья заряжены концентратом мышечной энергии, от меня им требуются только управляющие усилия. Скольжу в пологих лучах солнца плавно, свободно, беззвучно.

…Почему мы летаем во снах? Здесь явный прокол в теории, что сны суть комбинаторное отражение действительности, как может отразиться то, чего не бывает?

Удастся ли мне проникнуть в мир, где люди, преодолев тяготение, летают без крыльев?

Подо мной широкая магистраль. Поперек пошла вниз и вверх, с холма на холм, улица поуже Чапаевская. На подъеме, за магистралью, ее пересекает вовсе узенькая Предславинская. На углу Чапаевской и Предславинской пятиэтажное здание простой архитектуры, расположенное глаголем; крыша из оцинкованного железа, двор заполнен ящиками с приборами, штабелями досок, обоймами баллонов. Это институт, где я работаю… и, о боже, чем я только там не занимаюсь. Завтра, в понедельник, я туда пришлепаю пешком.

…А последние дни и недели здесь-сейчас я в своей лаборатории решаю необычный (даже для нас, молектроников) ребус: исследую «думающее вещество». Его доставили астронавты с Меркурия.

У тамошних жителей кремнийметаллических разумных черепах, создателей радиолучевой цивилизации, оно служит мозгом. Но, в отличие от нашего мозга (да и вообще в отличие от любой био-, электронной или кристаллической системы), не имеет структуры. Стекловидный комок весом в пару килограммов.

Контакт с меркурианами только устанавливается. Вышло взаимонепонимание. Лазерная атака с их стороны. Наши отбились и даже захватили труп одной черепахи. Исследовали: во всем была структура в кремниевых, приобретающих упругую мощь при нагреве за 400 градусов мышцах, в кровеносной системе, перегоняющей во все органы сложный расплав металла, в фотоэлементном панцире… А у «мозга» и его отростков, подобных нашим нервам, никакого строения не было. Загадка века!

Расшифровать ее поручили мне, «светилу, которое еще не светило», как завистливо выразился Гера Кепкин, помощник и друг-соперник. Это он, положим, перехватил: светил уже изобретениями, серьезными разработками. Иначе и не доверили бы. Но к этому-то делу как подступиться?

По химическому составу и по свойствам вещество это довольно заурядный аморфный полупроводник. Приборчики, кои мы из него изготовили для пробы, могли усиливать и выпрямлять ток, чувствовали тепло и свет как и наши диоды, триоды, фоторезисторы, только при температурах за четыре сотни градусов Цельсия. То есть как материал это вещество годится для электроники. Но ведь мозг не материал, а структура, и очень сложная. Мозг обязан быть структурой.