Роберт Шекли
Старые добрые времена (сборник)
Великий гиньоль сюрреалистов
Гиньоль – персонаж французского театра кукол (XVIII в.). Это тип жизнерадостного, остроумного и циничного лионского кустаря, говорящего на местном диалекте (canut). Маску Гиньоля создал директор лионского театра кукол, он же был первым автором пьес с участием Гиньоля.
Аналогом этого персонажа в России является Петрушка, в Англии – Панч, в Германии – Гансвурт и Кашперль.
Все повторилось. Он снова увидел эту ужасную улыбку на лице Клоуна. Вишну застонал и пошевелился во сне.
Кто-то тряс его за плечо. Он поднял голову.
– Атертон! Как вы здесь оказались?
– Я знал, что вас ожидает тяжелая ночь, милорд. Поэтому решил, если я вам понадоблюсь, лучше мне быть поблизости, – ответил психолог.
Вишну сел на кровати. Вид у него был неважный. На сей раз он поместил свой центральный процессор в тело киноактера Фреда Астера, одну из многочисленных человеческих оболочек, которыми пользовался. Однако события, пережитые в снах, невольно стерли с худого лица доброжелательность и грустную меланхолию, некогда сделавших Астера столь популярным и любимым героем старого синематографа. Хотя Вишну был роботом с искусственным разумом, он чувствовал и вел себя, как человек, к тому же человек чем-то напуганный.
– Как видите, я уже проснулся, – сказал он психологу. – Прошу вас, пройдемте в гостиную. Мне необходимо поговорить с вами.
В уютной с низким потолком комнате, стены которой были украшены геральдическими знаками, Вишну предложил психиатру одно из низких и очень мягких кресел, сам же сел на стул с прямой спинкой. Психиатр с удовольствием расслабился в глубоком кресле. Это был невысокий, плотно сбитый мужчина лет за сорок, в строгом, но элегантном сером костюме.
Вишну сразу перешел к делу.
– Сны в последнее время снятся мне все чаще, – сказал он.
Атертон понимающе кивнул.
– Я ждал этого. Боюсь, что вы все ближе к кризисной точке, милорд.
Вишну ничего не оставалось, как подтвердить это мрачным кивком.
– Да, вы меня предупреждали, но не объяснили, отчего это происходит. Мне трудно понять, почему такой машине, как я, могут сниться сны.
– У вас много человеческих качеств, – ответил психиатр. – Почему бы вам тоже не видеть сны?
Вишну какое-то время молчал.
– Потому, что это означает сознание собственного бессилия перед некими психическими явлениями, которые кажутся мне чрезвычайно неприятными, – наконец промолвил он.
– Я говорил вам, что явления психического характера – такая же реальность, как деревья, дома и все остальное в материальном мире.
– Но мои сны уносят меня в совершенно неправдоподобные места, – возразил Вишну. – Я не понимаю, почему это происходит?
– Место, которое исчезает для вас при пробуждении, отнюдь не является неправдоподобным.
– Вы знаете, что я хотел сказать.
– А если я сообщу вам, – промолвил Атертон, – что есть люди, которые верят в существование таких мест, где причины и следствия персонифицированы? Где в каждом явлении материального мира следует искать эффект кармы, результат влияния действий, совершенных ранее.
– Объясните наглядно, – попросил Вишну.
– Ну, например, король совершил убийство. Это действие отмечается в анналах истории. Или же еще: муравей обгрыз лист на дереве. И это действие тоже не проходит незамеченным. Между великим и ничтожным деянием нет особой разницы. И тому и другому находится место в хаосе случайностей.
– Вы считаете, со мной происходит нечто подобное? Однако это означает, что я бессилен помешать чему-либо.
– Вывод не совсем верный, милорд. Это лишь означает, что есть сила куда более могущественная, чем та, которой сейчас обладаете вы как правитель планеты Земля. Стоит вам достигнуть подобной силы, и вы сможете вносить изменения на причинном уровне. Вы тоже будете переключать рубильник на гигантском щите управления, где достаточно одного движения и падет к ногам малая птица[1]. Это как пример. Действие само по себе не имеет значения, но может повлечь цепь других событий.
– Зачем мне вмешиваться в причинные связи?
– Почему люди вмешиваются в судьбу или причинность? Чтобы получить то, чего хочется, если иным способом это сделать невозможно.
– А что, по-вашему, хочу получить я?
– Я знаю, чего вы хотите, – ответил Атертон. – Ведь я ваш психолог. Вам хочется выйти за границу познаваемого. Вам нужна трансцендентальность.
– Да, нужна. А разве это возможно?
– Лишь в том случае, если существуют боги.
– А они существуют?
– Вы сами должны найти ответ на этот вопрос, Вишну.
– Атертон… вы бог?
– Давайте лучше скажем так: время от времени я выполняю его работу.
– Это и есть трансцендентальность? Я тоже смогу?
– Судя по всему, – заметил Атертон, – это пройдет мимо вас. Если только вы не повернете события в свою пользу.
– Как мне это сделать?
– Я могу помочь вам, – ответил Атертон. – Но если вы действительно этого хотите.
– Я действительно хочу этого, – уверенно подтвердил Вишну.
Перед Дерринджером лежал город Верджер. Какое-то время он смотрел на темнеющее скопление домов вдали, похожее на пятно на равнине. День клонился к вечеру. Клубящийся туман словно серая вата укутал небо. Заката не было, день просто угасал. Дерринджер оправил на себе униформу и кашлянул, прочистив горло. Затем он по привычке, проведя рукой по груди, пересчитал пуговицы на кителе, вынул личное оружие и, убедившись, что оно заряжено, снова спрятал его. Наконец медленно и не очень охотно он направился к ближайшим домам.
Если быть честным, он и сам не знал, что он здесь делает. Город Верджер не входил в территорию его надзора. Да к тому же сегодня у него был выходной. Он намеревался посидеть над учебниками, поскольку готовился пройти тесты на обермастера второй категории. Таковыми были его планы еще вчера, до того, как прошлой ночью ему привиделся сон.
Странная вещь, он едва помнил, что было в этом сне. Скорее это были короткие, как вспышки, обрывки чего-то такого, чего и видеть не следовало бы. Он так и не смог его вспомнить. Сон лишь оставил неприятное чувство чего-то мрачного, будоражащего, полного причудливых исчезающих образов. Помнился, правда, человек с ярким гримом на лице. Клоун? Он тщетно пытался вспомнить. Да, там был еще какой-то зверь, похожий на волка, но меньше ростом и с желто-серой шерстью. Эти образы о чем-то напоминали Дерринджеру, словно это все когда-то уже происходило с ним.
Что бы это ни было, но Дерринджер проснулся с тревожным сознанием того, что должен немедленно отправиться в город Верджер в пятидесяти милях от казарм и кого-то там арестовать.