Алексей Дуров - Обреченный мир

Мертвецы не должны были пугать Карлоса. Он все же медик, резал трупы, и на руках у него не раз пациенты умирали. Да и кроме медицины всякого насмотрелся. Но трупов слишком много, да еще дети, беременные женщины…

А еще — запах. В селении воняло мертвечиной, несмотря на прохладную погоду. Хорошо, что умирать предпочитали дома, только некоторые выходили для сведения последних счетов под открытое небо.

И все равно — страшные картины. К примеру вот эта: семь тел с развороченными черепами, прямо посреди дороги. Некоторый опыт следопыта позволил Карлосу восстановить картину случившегося: убил их всех один человек, вот этот. Из вот этого самострела. Стрелял по очереди в головы шестерым, живых забрызгивало мозгами и кровью, но они просто стояли и ждали своей очереди. А самострел однозарядный, стрелку требовалось время, чтобы его взвести и пульку вставить. Самому себе стрелок стрелял в подбородок, крайне неудачно — наповал себя не убил, только челюсть оторвал. Умер не то от шока, не то от потери крови. Но своего добился — вон, мертвый валяется, все еще держит в руках самострел.

Что здесь такое произошло? Эпидемия безумия? Или эпидемия некоей болезни, смерть от которой слишком мучительна, чтобы ждать? В таком случае, надо отсюда сваливать, пока сам не заразился.

И ведь внезапно им всем сразу мысль о самоубийстве в голову пришла. В подвалах — запасы провизии, встречаются недостроенные дома, грядки с овощами зеленеют, на полях — стерня от собранного урожая. Совсем недавно все эти люди рассчитывали жить долго. А потом — случилось что-то страшное, они предпочли быструю смерть. Смертельная новость какая-то.

Надо сваливать, прямо скажем — пора, если Карлос не подцепит никакой заразы, то все равно рехнется от одного только запаха. Но как сваливать, если ничего не ясно? Если не выяснил даже приблизительно, что целый город, если не целый мир, довело до самоубийства?

И чутье подсказывает, что сматывать удочки рано, здесь еще есть, чего ловить. Информация о том, что же здесь было — крайне важна, опасно ее не добыть. Смертельно опасно.

Только непонятно, где искать. Газет здесь не печатали, неизвестно, откуда новости узнавали. Скорее всего — через глашатаев. И свежих надписей, которые были между «смертельной новостью» и всенародным самоубийством написаны, Карлосу не попадались. Давил брезгливость, заходил в дома, осматривался. Многие перед смертью открыли молитвенники, часто — на странице, где изображена женщина с цветком. Предсмертных записок не было, они, по логике, должны на поверхности лежать. Может, были здесь другие обычаи, может, было принято записки в специально отведенном месте оставлять, но чутье подсказывало, что путь тупиковый. И не только чутье, но и логика: не для кого записку писать, если все равно все умрут.

Да еще и в том доме, где местное начальство заседало, пожар случился, наверняка сгорели документы, где «смертельная новость» описана. Другие дома — не горели. Наверное, дело в том, что во всяких там муниципалитетах и горкомах много бумаг, есть чему гореть.

Имело смысл в других городах поискать, покрупнее, уж там-то должно найтись место, где «смертельная новость» записана жирным шрифтом. А как туда доберешься? Транспорта подходящего нет, пешочком придется. Хотя бы велосипед какой завалящий, хотя бы водный путь найти, быструю речку. Или верхом на ком-нибудь.

На речки надежды мало, путь к ближайшему крупному городу, если верить найденной в одном из домов карте, лежит в горы. До велосипедов местный народ еще не дорос, не говоря уже про автомобили. Рельсов Карлос не встречал, значит, паровозы с дрезинами отпадают.

Основное транспортное средство здесь было — собачьи упряжки. Здоровенные такие псины, с теленка ростом, запрягались в легкие повозки. Может и быстро бегали, но большинство своих собак хозяева попросту убили. Также, как детей. Распухшие собачьи трупы валяются на дорогах даже чаще, чем человеческие. Некоторые — все еще запряженные в повозки.

А некоторых собак не то забыли убить, не то не добрались до них вовремя. Но несчастные твари были слишком привязаны к людям, хозяевам. Собаки не собирались в стаи, не жрали трупы, они умирали. Встречались подохшие от обезвоживания в нескольких шагах от прудов или фонтанов. Были просто мертвые, как будто у них разрыв сердца случился, это у собак то! Или же собаки в приступах агрессивности кидались друг на друга, грызлись остервенело, победителей не было. Собака, убившая соперника, сама долго не жила, умирала от ран. Или от нежелания жить: вот лежит загрызенная собака, от нее тянется кровавый след к другому собачьему трупу, и не заметно, чтобы вторая собака делала остановки, значит, не зализывала ран.

Услышав за спиной лай, Карлос в темпе залез на ближайшее дерево, откуда и прыть взялась. Совершенно не хотелось вступать с местными собачками в ближний бой, они, может, и смирнее коров были, но — может, и нет. Или же у них сдвиги в мозгах случились, может, предпочтет песик всех людей мертвыми видеть.

Карлос влез в гущу листьев, потому приближения собаки не видел, пока она не оказалась под деревом. Рекордных размеров серая зверюга, клыки — в палец.

Что делать, стрелять? У Карлоса был револьвер, заряженный патронами с картечью, и местный самострел. Пистолет в этом мире может и не выстрелить, во многих мирах порох не горит, как следует, из-за разности физических законов. Может, потому здесь и пользовались самострелами. А в других мирах порох взрывается, едва лазом пройдешь, хотя о подобных неприятностях чутье предупреждает. Хорошо бы все же пистолет выстрелил, картечью можно свалить собаку даже не прицельно. Однако на дереве псина Карлоса не достанет, так что можно и самострелом обойтись, всадить пару пулек собаке в корпус, потом контрольный — в голову…

Но собака явно не испытывала к Карлосу враждебности, скорее — звала куда-то. В определенном направлении, то подбежит, то отскочит. Издавала звуки, нечто среднее между воем и поскуливанием, и даже человеческий голос в собачьем слышался.