Александр Рубан
Сон войны
(журнальный вариант)
Маме
1
Наконец он проснулся.
- Снятый, - сиплым фальцетом представился он после паузы. - Серафим Светозарович. Разнорабочий... - Откашлялся, харкнул куда-то рядом и продолжил в басах: - Можно просто Сима.
Я отвернулся от окна (за которым были все тот же столб номер двести какой-то на перегоне Березино-Бирюково, все та же никлая серая нива до горизонта и все та же цепочка странно неподвижных одинаковых человеческих фигурок на расстоянии двух-трех сотен метров от насыпи) и посмотрел на попутчика. "Просто Сима" лежал ничком на верхней полке напротив - там, куда мы с Олегом положили его вчера, и с любопытством глядел на меня, свесив квадратную, в опухлостях и складках, физиономию.
- Доброе утро, Сима, - сказал я ровным голосом и опять повернулся к окну.
Танечка с Олегом куда-то вышли из купе, а разговаривать с этим типом после вчерашнего мне не хотелось. Но было надо.
- А я тебя помню, старик! - радостно заявил Сима и заворочался наверху, не то усаживаясь, не то собираясь спуститься. - Я же тебя угощал!
"И черт меня дернул принять твое угощение", - подумал я, а вслух сказал, глядя на тот же столб:
- Вы угощали всех, кто был в вагоне-ресторане. Как потом выяснилось, за мой счет.
Ворочанье наверху прекратилось.
- Это как? - помолчав, озадаченно произнес Сима.
"По-хамски!" - чуть было не отрезал я. Однако сдержался и объяснил подробнее:
- При вас было всего две тысячи, и вы не вязали лыка. Я тоже был "подшофе", хотя и не до такой степени. А поскольку мы сидели за одним столом и беседовали вполне дружески, официанты увели меня на кухню и там заставили оплатить счет. Ваш.
Я взял со столика заранее приготовленную бумажку и, не глядя, сунул ему наверх.
- Сколько там? - хмуро осведомился попутчик и опять заворочался. Счет он принимать не спешил.
- Двадцать одна, - сказал я. - Минус две, которые нашли у вас. Минус полторы за мой обед вместе с вашим угощением. Итого - семнадцать тысяч пятьсот.
- Вот сволочи! - выругал Сима непонятно кого. - И ты заплатил?
Я пожал плечами и кивнул, все так же глядя в окно.
Он снова харкнул, пошелестел бумажкой и уронил ее вниз. Она влажно шлепнулась на столик передо мной.
Хам!..
Я скрипнул зубами и промолчал.
Сима грузно спрыгнул на пол и, охнув, схватился руками за голову. Квадратное лицо его перекосилось, деформируясь в криволинейный параллелограмм.
- Слушай, старик... - просипел он наконец. - Почему стоим, не знаешь?
- Не знаю. Еще ночью встали. Вы мне деньги вернете или нет?
- А почему солдаты? - Он навалился на столик и стал дышать рядом, вынудив меня вжаться в угол. - Ведь это солдаты?
- Не знаю, - сказал я сквозь зубы, хотя и сам давно уже понял, что это солдаты. - Я вас о деньгах спрашиваю.
- Мамочка-родина! - воскликнул он почти трезвым голосом, игнорируя мой вопрос и щурясь в окно. - "Шилка"! И вон еще... А там что за дура?.. Гадом буду, "град"! Чего им тут надо?
- На битву пригнали, - объяснил я, не без яда в голосе. - За урожай. Вы же видите: конец октября, а хлеба не убрали!
Сима недовольно зыркнул на меня и выпрямился.
- Все шутишь, интеллигенция, - буркнул он запустив руку за ворот свитера и скребясь там. - Гляди, дошутишься... Нет бы узнать, что и как, а он шуточки. Ты хоть узнал, когда мы дальше поедем? Или мне, больному, идти самому узнавать?
- Серафим Светозарович! - сказал я. (Мне очень хотелось назвать его как-нибудь по-другому, но я решил, что так будет ядовитее...) - Ответьте мне честно: могу ли я рассчитывать на то, что получу обратно мои семнадцать тысяч пятьсот рублей?
- Люблю настырных! - одобрительно сказал Сима и уселся, даже не отогнув матрас, прямо на Танечкину постель.
- Да верну я тебе твои "бабки", верну, не дрейфь!.. - Сима выпростал наконец руку из-под свитера, задрал его и поскреб живот, розово прущий наружу из-под рубахи. - Но не сейчас.
Он опустил свитер, резко поднялся и снова охнул. Постоял, закатив глаза и держась за голову, потом поднял руки и стал осторожно стаскивать с багажной полки свой туго набитый рюкзак.
Деньги у него были: толстая пачка потертых соток и, кажется, даже несколько тысячных, и я облегченно вздохнул. Однако Сима, не пересчитывая, согнул пачку пополам и сунул ее в карман штанов. Потом он извлек из рюкзака две бутылки водки. Одну из них кинул на Танечкину постель, а вторую со стуком поставил передо мной на столик.
- На! - сказал он мне щедрым голосом. - Владей!
- Спасибо, - язвительно поблагодарил я. - И это все?
- По старой цене! - сообщил Сима, завязывая рюкзак. - Так что, считай, задаром. Остальное потом, если живы будем.
Он выпрямился и ногой задвинул рюкзак под столик. Взял со столика оплеванный ресторанный счет, взял свою бутылку, обтер ее и бросил счет на пол.
- Я бы вернул тебе твои "бабки", Петрович, - продолжал он. - Прямо сейчас вернул бы - но нельзя, понимаешь? Они сегодня еще нужны будут, жопой чувствую!
- Это ваше самое чувствительное место? - осведомился я.
- А вот завтра они уже никому будут не нужны, - поучающе продолжал Сима. - У тебя еще "бабки" остались?
- Не ваше дело!
Я отвернулся к окну. Фигурки солдат на сером поле были все так же до странности неподвижны, и обе "шилки" все так же стояли как вкопанные, задрав к небу все свои черные спички стволов. И лишь возле "града" (если это был "град") происходила некая зловещая, потому что беззвучная, суета... Странно: как я сумел прозевать появление этой техники? И непонятно, откуда она появилась - разве что упала с неба или выросла из-под земли. Ведь было видно, что поникшая серая нива поникла сама по себе, нигде не была истерзана этим тяжелым, грохочущим, рвущим землю железом, предназначенным убивать. Да и сейчас не было слышно никаких звуков, не только снаружи, но и внутри вагона. То есть, вообще никаких, кроме Симиного сопения рядом.
Он снова сел на Танечкину постель и стал шарить ногами по полу, ища свои ботинки.
- Я пока обуюсь, - сообщил он, - а ты пока сумку поищи. У Танюхи где-то пустая сумка была - большая такая, болоньевая. С "Аэрофлотом"...
Я демонстративно улегся на спину, заложил руки за голову.
- Идите куда собрались, Сима, - сказал я. - Я устал от вас. Если что узнаете о причинах задержки, будьте добры, расскажите.
- Фиг тебе, Петрович! Вместе пойдем.
От прямого насилия меня спасло появление Танечки и Олега: при них Сима почему-то робел... Может быть, потому, что Олег был его на полголовы выше и в три раза уже в бедрах при равной ширине плеч, а свои любовно взращенные мускулы носил не только для декорации.
Олег был очень правильным молодым человеком: не пил, не курил, избегал жаргонных словечек, занимался четырьмя видами спорта и учился на брокера. И если он не пропустил даму вперед, значит, у него на это были веские причины.
