Гарри Веда - Мозголомка. Сборник рассказов

Шел дождь. Тучи заволокли небо, будто на шабаше. Хороводили вокруг месяца, прожектором указующего, куда бить воде. Струи лупили по постройкам, телегам под брезентом, отскакивая от луж мириадами мерцающих брильянтов, ручеились по главной улице, превращаясь на боковых в натуральный потоп… Было светло, будто гротескным днем. Яркой луне во всю помогали молнии, которые махали своими клинками в полной тишине, аранжированной лишь хлюпаньем льющегося. Гром приходил позже. Собственно, его голос был вполне самодостаточным.

Джон сидел за барной стойкой в трактире и от нечего делать проверял кольт морского образца. Барабан перекладывался на оси, пощелкивая шепталом, как дорогой швейцарский часовой механизм. Щелк, и на место ставал очередной сегмент. Идеальная линия, идеальная сверловка. Шесть зарядов. Рукоятка слоновой кости с якорем на одной обкладке и закорлючкой-иероглифом в виде петли — на другой, приятно холодила ладонь. Верный дружочек. Не подведет. Лучший револьвер в штате.

Бокал мутного пива рядом уже успел выдать осадок, а толстая гавана уснула в пепельнице. Но бармен ни слова не говорил Джону. Ну, его, бесноватого. Пальнуть в бармена — конечно, не пальнет, но на грубое слово нарываться в такую погоду — совсем не хочется.

Если его не трогать — Джон — вполне милый парень. Когда он появился здесь и обратился ко мне на вы — зал умолк. В нашей глуши святого отца из городской церкви на вы называют через раз. А уж, чтобы к бармену — некоторые восприняли как вызов. Вот тогда Джон и продемонстрировал свой морской впервые. Большой Микки полгода ел левой рукой, а Ронни ходил с костылем. Джонни тогда не сделал ни одного выстрела. И мужики только спустя время осознали, какое это было им одолжение.

Вообще, странный люд обитает в наших краях. Мир словно извергнул из себя всех, кто не может найти места в приличном обществе. Или в конец задолбался его находить. И здесь, будто на войне, обнажилось человеческое нутро и вот они, как на ладони. Пьют пиво, шутят… ссорятся… Любимая добрая Англия потеряна, наверное… но такую коллекцию ярких людей и за три жизни не соберешь на старом континенте… видимо, это компенсация…

— Том, долей пива…

— Джонни, ты ж его не пьешь… мне не пива жалко, а твоих денег…

— А нахрена деньги, если не пускать их на ветер… — Джон дослал последний патрон и в мгновение ока вложил револьвер в глухую замшевую кобуру. Потом запалил спящую красавицу, глубоко затянулся и закашлялся.

— Джонни, говорят, ими не нужно затягиваться…

— Да знаю я… Только мне другой метод курения кажется каким-то детским. Не под стать нашим декорациям. Скажи мне, Том, тебе хорошо в Новом Свете?…

— Не знаю… — Том помолчал, задумавшись, — наверное… Я даже не знаю с чем сравнивать. Я свалил из Глазго, когда мне было совсем еще восемнадцать. А к двадцати пяти окончательно обрел здесь дом. Сейчас тут гораздо больше правил. И жить стало поспокойнее. Знаешь, я видел своими глазами рождение нового общества. Все на моих глазах. Как младенец… крепнет, набирается сил. Вот уже железную дорогу построили. Да, до нее сто миль. Но она есть… Ты, пойми, я помню время, когда почта из Англии приходила раз в год. Не знаю, понимаешь ли ты меня… из всех, кого я встретил в этом дрянном городишке — ты понимаешь меня лучше всего… Так вот, понимай — не понимай, а такого шоу больше нигде не увидишь. Кое-то в Англии его проспал своим многовековым сном. А я видел… Когда-нибудь сюда придет телеграф и электричество. И мои дети будут в этом обществе занимать гораздо более высокое положение, чем будь я сейчас пятидесятилетним служащим почты в Глазго. Я уж про внуков и не говорю. Так что, да, Джонни, мне здесь хорошо…

— Я тебя понимаю, Том… — Парень подпер подбородок и взглянул на философствующего бармена своими ясными голубыми глазами. — Только вот ты грустно это все говоришь как-то… наталкивает на мысли о неискренности…

— Устал я… А отдыхать — как тут отдохнешь. Так хочется уехать… и даже не знаю куда…

— Я тебя так хорошо понимаю, Томми… Нечто подобное когда-то я сам прошел… чего улыбаешься, пивная морда…

— Джонни, при всем уважении и боязни… тебе сколько годов натикало?

— Все мои… а университеты у нас с тобой, одинаковые. И я по ним интенсивней тебя двигаюсь.

— Я в твои годы тоже кольтом махал. Пройдет… и у тебя тоже…

— Я про другую интенсивность, не бери в голову… Это я так, умничаю от скуки. А насчет пройдет — может и быстрее пройдет, чем ты говоришь. Пулю тридцать восьмого калибра еще никто не отменял… — Джон похлопал ладонью по столу. — Давай выпьем. Я тебя угощу.

— Давай, Джонни, я тебя угощу. Здесь у меня… — Том исчез головой в антресоли, долго копошился там, а потом вылез, перепачканный мукой и солью, но со счастливой улыбкой. — Вот, ирландский. Эти рыжемордые отличный виски делают, что там ни говори…

Джон Вейн, молодой с виду парень, но закостенелый гангстер по сути своей внутренней, сгреб локтем все, что мешало ему на барной стойке, оскалился в улыбке и жестом показал, мол, наливай, кто ж откажется от дармового ирландского вискача.

— Почтовый дилижанс в Дорнбекс-сити — твоих рук дело?

— Почему сразу моих?…

— Будто ты хоть какие-то делишки свои готов признать… твоих — потому как только ты такое устраиваешь. Наши-то, если и грабят Почтовое Общество — валят всех, безо всяких разговоров. И спокойней, и надежней… Вот почему в Дорнбекс-сити, из шести сопровождающих откинули копыта только двое?

— Тебе не приходило в голову, что не все заслуживают смерти, не всех МОЖНО убивать…

— Ты готов брать на себя роль судьи? — Том удивленно поднял брови и покосился на Вейна с явным разочарованием в глазах.

— Не-е-ет… Это последнее, что я стану делать… В местной дыре я не знаю никого, включая окружного судью, кто мог бы по праву лишать людей жизни. Здесь другое. Когда ты выходишь с человеком один на один — нужно четко осознавать последствия своих поступков… — Джонни умолк, задумчиво вращая пальцем по краю стакана, издавая мелодично-противный звук. — Если хочешь откровенности, я вполне готов. Хороший виски… Но, Том, без обид. Если хоть малость из всего, что я тебе скажу, всплывет еще где-то — я переступлю и симпатию к тебе, и некоторые свои принципы…

— Ты можешь молчать. Можешь говорить. Можешь вообще не приходить… только обижать меня не надо. Я не всегда был барменом.

— Ладно, не бери дурного в голову… Смотри… В Дорнбекс было шесть человек. Вознице не повезло, потому, что я работаю один. Должен же я каким-то образом останавливать мчащуюся телегу. Второй — единственный, кто начал стрелять в ответ.