Arrow Deadly
Кратер Десперадо
В темном беззвездном небе скалились девять лун. Бледные отсветы колыхались на волнах, неспешно ползли по мокрым утесам. Море билось о каменистый берег.
На исходе веков в хоровод девяти лун стремительно вступила десятая, самая маленькая и яркая. Танец ее был быстр и яростен — и короток. Она упала вниз, прочертив в небе огненную полосу. Скалы вздрогнули, море тревожно вспенилось.
Далеко на западе вспыхнуло пламя и низкий, тяжелый стон прокатился над землей.
Отголоски потонули в темных волнах, а когда стало тихо, из моря медленно и нерешительно поднялось солнце. Юное и светлое, оно напитало море синевой и согрело черные камни.
Девять лун под сверкающим взглядом солнца сжимались, таяли, пока не рассыпались космической пылью. Их прах смешался, переплавился, и возникла новая луна — туманно-серебряное зеркало над землей.
Начиналась новая эра.
Через миллиард лет после падения десятой луны мальчик лет тринадцати чистил песком закопченный котелок. Время от времени он плескал на него водой из бадьи, смывал грязь и сажу и снова начинал остервенело тереть. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву старой яблони, играли на воде, превращали брызги в маленькие бриллианты.
Из низкого бревенчатого домика вышла полноватая женщина, сурово посмотрела на мальчика.
— Ты что, до дырок решил протереть?
— Ты ведь сама сказала, должно сиять, как зеркало!
— Да ладно… иди, играй.
Оживившись, мальчик поставил котелок на скамью, помахал матери и зашагал по пыльной деревенской улице. Он пару раз оглядывался через плечо, а когда увидел, что мать зашла в дом, припустился бегом — мимо лужайки, где паслись козы, через сосновый лесок к речке. На заболоченном берегу, под валежиной была хитро запрятана рыболовная снасть. Осторожно оглядываясь по сторонам, мальчик достал самодельную удочку и тихо пошел вдоль поймы, заросшей камышом и осокой.
Там, где река подходила к берегу, буйно разросся можжевельник, ближе к воде — кусты волчьего лыка. Заросли прятали от посторонних глаз глубокий черный омут, над которым мирно отдыхали жучки-водомеры.
Старая ольха низко наклонилась к воде. Иногда глупые рыбы пытались грызть ее ветви, принимая их за особый вид червяков. Мальчик уселся на шершавый ствол и начал готовить удочку, как вдруг шум и плеск ниже по течению заставили его вздрогнуть. Большой отряд всадников переправлялся через речку. Темные плащи, черненые кольчуги, рогатые шлемы. Замерев, мальчик смотрел, как один за другим кони выходят на берег, стряхивая капли воды.
Главарь отряда натянул поводья и всмотрелся в заросли, будто почуял чужое присутствие.
— Ищи! — полушепотом приказал он, и огромный пес потрусил вдоль берега, нюхая воздух.
Удочка упала в воду. Мальчик бежал, продираясь через кусты, спотыкался о валежины. Ветки исхлестали лицо до крови, но он не чувствовал этого. Даже когда пес прыгнул на него и повалил на землю, боли не было, только страх. Собака стояла над ребенком и рычала, пока не подъехал ее хозяин. Тот наклонился с лошади, поднял мальчишку за шиворот и спросил:
— Ты местный?
— Да…
— Хорошо.
Главарь рукой в замшевой перчатке отер кровь с исцарапанных шек мальчика и пристроил перепуганного ребенка впереди седла. Свистнул, подзывая собаку, и пустил коня легкой рысью.
В лесу снова стало тихо и мирно. Лишь ветви сосен качались на ветру и казалось — где-то там, высоко, под самым небом, шумит океан.
Авенданское гостеприимство Весь день по крышам тарабанил дождь. Постояльцы таверны «Пес и Подкова» собрались в общем зале у камина. В комнатах наверху гнездился пронизывающий холод — древний город Авендан не жаловал гостей. У огня становилось и теплей, и веселей, особенно тем, кто выпил рюмку-другую вишневой настойки. Добыть вишневку, однако, могли только самые терпеливые: безмятежной отрешенности женщины у стойки бара позавидовал бы любой монах-отшельник. Она была немолода, серые глаза выцвели до голубизны, на черном пиджаке с блестками красовались заплатки. Перед ней стояла целая очередь, но женщина задумчиво вытирала кружки для эля.
— Здравствуйте! — довольно громко и не слишком любезно обратился к ней Ральф Коэн, молодой аристократ с кольцом клана на мизинце.
Она медленно перевела на него взгляд:
— Чего?
— Будьте так добры, чашечку чаю, печенье и рюмку вишневой наливки, если не затруднит.
Женщину заказ явно затруднил — она смотрела на Ральфа чистым, невинным, абсолютно пустым взглядом, словно не совсем понимая, о чем речь.
— Э-э, чай…
Она неторопясь достала чашку, сыпанула в нее чай, налила горячей воды из закопченного чайника и вопрошающе посмотрела на клиента.
— Печенье… — терпеливо продолжил молодой человек.
Также неспешно она выложила на блюдце раскрошившиеся кусочки бисквита.
— И вишневку.
Женщина достала из шкафчика ополовиненную бутылку и наполнила рюмку тягучей темно-красной жидкостью.
— Все! Спасибо.
Ухватив подносик со снедью, Ральф пристроился за столом у окна. Капли дождя оглушительно колотили по стеклу. В такую погоду больше всего хочется завернуться в шерстяной плед, выпить чего-нибудь согревающего и сидеть перед очагом, где весело потрескивает пламя.
Ральф выпил чай с вишневкой, попробовал грызть черствый бисквит, но решил что зубы дороже. Он безотчетно крошил пальцами твердое, как камень, печенье и думал о том, что дороги наверняка развязли, лошадей приличных в Авендане не найти, а впереди еще изрядный кусок пути. Да и дожди, наверняка, зарядили надолго, кто знает, сколько придется оставаться в этом мрачном неприветливом городе. Накануне Ральф заметил, что даже лошадям не нравится Авендан. Возница и успокаивал их, и щелкал кнутом: животные никак не решались войти в городские ворота.
Еще в отцовской резиденции Ральф подолгу простаивал перед резной фигуркой ворона работы авенданских мастеров, да и в домах родственников и друзей иногда замечал изысканные, порой вычурные изделия. Эти вещи каждому, кто на них смотрел, внушали неясную тревогу, а иногда даже инстинктивный страх. Скульптуры, чувственные и отталкивающие одновременно, из мрамора и малахита. Украшения настолько причудливых форм, что только самые смелые из благородных дам отваживались их надевать. Поражающие богатством палитры картины, часто с секретом, когда при особой точке зрения сполох огня превращается в бабочку, а цветовое пятно оказывается черепом. Теперь Ральф понимал, что все эти произведения искусства лишь впитали дух города — Авендан любого, кто оставался с ним наедине, заставлял ждать подвоха. И старый антиквар продал отцу не статуэтку ворона, а сгусток атмосферы города, глоток притягательного зла…
