Взобравшись на лестничную площадку, Кронт, наконец, выпрямился и ударил сверху ломиком. Ральф сумел увернуться от удара и атаковал сам. Бандит отступил назад и оказался прижатым к большой тяжелой двери. Ральф ударил, Кронт попытался парировать, — дверь не выдержала такого натиска и распахнулась.
Аристократ и грабитель ввалились внутрь — мокрые, грязные, запыхавшиеся, с оружием в руках. Яркий свет ослепил обоих, и они видели, как в тумане, что здесь пылают свечи, лучатся драгоценные камни на образах, и все две сотни людей одновременно поворачивают головы, глядя на них, а священник медленно поднимает руки в жесте вечного проклятия.
Правосудие Ральф сидел на мокром плаще, обхватив колени руками, и угрюмо рассматривал трещины в стенах. Еще недавно он был свободным и уважаемым человеком, а теперь сидел в каменном мешке вместе с убийцами и ворами. В ушах все еще гремели слова священника, который проклял нечестивцев, что посмели обнажить оружие в храме. Их с Кронтом чуть не разорвала толпа молящихся, к счастью, вовремя подоспел отряд милиции. Правда, и солдаты не стали с ними церемониться, вырвали из рук оружие и отвели в авенданскую тюрьму. Ральф сразу потребовал аудиенции с властями, но ему лишь рассмеялись в лицо.
В тесной караулке их тщательно обыскал толстый сержант. Все монеты и ассигнации он спрятал в железную шкатулку, туда же отправились агатовые запонки Ральфа.
Аристократ мрачно отметил, что у Кронта его кольца не оказалось.
Их втолкнули в камеру без окон, освещаемую несколькими масляными лампами, которые давали больше копоти и вони, нежели света. Там уже сидело человек пятнадцать арестантов — грязные, оборванные, со свялявшимися волосами. Кронт чувствовал себя здесь, как дома, с кривой улыбкой поприветствовал сокамерников, а на вопрос «кого он вспорол в этот раз» легкомысленно ответил:
— Да так, кое-кого здесь, кого-то там… Еще мы с высокородным на храм напали, но, увы, не повезло…
— Что ты несешь?! — Ральф был возмущен.
— Это чистая правда! Ну, почти…
Кронт рассмеялся и заговорил с остальными преступниками на совершенно диком жаргоне, из которого непосвященным было не понять ни слова. Ральф хмуро уселся в углу — некоторые из арестантов поглядывали с неприкрытой злобой, и он решил, что будет более благоразумным держаться подальше.
Неподалеку сидел помешанный, раскачивался и без конца твердил нечто несвязное: «муравьи… они внутри… они ползают по венам, по кишкам… тихо, нельзя их тревожить… муравьи, маленькие жучки…»
Ральфу все казалось тяжелым сном, он еще не до конца поверил в случившееся, странно и страшно было осознавать, что теперь он — преступник, ожидающий приговора. Конечно, и благородные люди иногда попадали за решетку, но Ральф всегда думал, что для них существуют специальные камеры, с кроватью, постельным бельем, книгами и умывальником. А его заперли вместе со сбродом, в холодной и сырой дыре, где даже сесть не на что. Из-за неудобной позы болел каждый мускул, голова раскалывалась от монотонного бреда умалишенного. Ральф понял, что ночь он так не продержится, встал и, с трудом передвигая закоченевшие ноги, поковылял к нарам.
— Ты ведь не собираешься ложиться на грязную вонючую постель, благородный? — издевательски обратился к нему один из арестантов.
— Собираюсь, — прохрипел Ральф.
— А я думал, ты брезгуешь.
— Ну что ты привязался к высокородному, это ж честь для тебя, одним воздухом с его сиятельством дышать, — подключился Кронт. — Ну-ка, помоги ему, глядишь — он тебя в оруженосцы посвятит!
Заключенный рассмеялся и, войдя в роль лакея, стянул с аристократа сапоги.
Ральфу было уже все равно, что скрывается за этими грубыми шутками, он просто лег, дрожа от холода и закрыл глаза. Он страшно замерз, поэтому момент, когда на него накинули грязное завшивевшее одеяло, показался неописуемым блаженством.
Сон навалился, как смерть. Резной ворон носился под низкими тучами и кликал беду, а со стен храма текло что-то красное — кровь, или, может, вишневка.
Как ни странно, выспался Ральф хорошо, несмотря на жесткую постель и проникающий под одеяло холод. Он сел, протирая глаза руками. В камере все также царил полумрак, и кто знает, что там было за тюремными стенами — утро, вечер, или вечная ночь. Кронт задумчиво тасовал потрепанную колоду карт, внимательно наблюдая за Ральфом из-за полуприкрытых век.
Ральф спустил ноги с койки и начал одевать сапоги, отсыревшие и мерзкие. Он натягивал их, морщась от отвращения, и даже не сразу понял, что упирается в нечто мягкое и теплое. Мгновением позже ступню пронзила острая боль — Ральф с криком вскочил и запрыгал на одной ноге. Полунадетый сапог упал, отлетев в угол камеры, и стало видно, что в Ральфа вцепилась крупная серая крыса. Она висела, как большая мохнатая пиявка, не разжимая зубов, но от особо энергичного движения отлетела на кровать одного из арестантов. Поднялся шум и гвалт. Смех перемежался ругательствами, заключенные ловили крысу одеялом, Ральф выдавливал кровь из раны, а Кронт с улыбкой взирал на происходящее. Под шумок из второго сапога неторопливо выбралась еще одна крыса, с интересом осмотрелась, понюхала воздух и направилась к своей норке. Путь ее полегал мимо умалишенного парня — тот, увидев животное, подскочил и с диким ревом стал носиться по камере. Арестанты притихли, глядя на танец сумасшедшего. А он размахивал драным плащом, подпрыгивал и неприрывно голосил:
— Они! Они! Они! Маленькие зверьки… голодные… там, внутри…
В своем неистовстве он опрокинул лампу. Горящее масло вытекло и обожгло ему руки, но безумцу чудилось, словно то жалят невидимые существа. Он умолял их прекратить, обещал сделать все, что они пожелают, а потом мешком повалился на пол и зарыдал, несвязно жалуясь на живущих в слезах демонов, которые больно кусают за лицо.
Кронт слез со своей лежанки, подошел к сумасшедшему и грубовато потряс того за плечи. Это немного отрезвило психа: он притих, только все вздрагивал и ощупывал лицо, словно оно действительно было в ранах.
— Спасибо, высокородный, навел тут шороху! — Кронт со злой насмешкой обратился к Ральфу. — Из-за какой-то дерьмовой крысы переполошил всю тюрягу. Не видел небось никогда, благородный ты наш!
— Ты!.. — от негодования даже дыхание перехватило. — Да это ж ты все устроил!
Ничего, я еще погляжу, как тебя вздернут… И эти же крысы твой поганый труп и сьедят!
— Это очень, очень некрасиво с твоей стороны, — спокойно и даже ласково произнес Кронт, — мы ведь к тебе как к другу, кровать выделили, одеялко дали.
