Лусиус Шепард
Ягуар
Эстебан Каакс не показывался в городе уже почти целый год и отправился туда только потому, что его жена задолжала Онофрио Эстевесу, торговцу аппаратурой и предметами быта. Больше всего на свете Эстебан ценил услады спокойной деревенской жизни. Неторопливые заботы крестьянского дня только придавали ему сил, а вечера, проведенные за разговорами у костра или рядом с Инкарнасьон, его женой, доставляли огромное удовольствие.
Однако в то утро выбора у Эстебана не было. Инкарнасьон без его ведома купила у Онофрио в кредит телевизор на батарейках, и теперь торговец грозился забрать в счет невыплаченных восьмисот лемпир [лемпира - денежная единица Гондураса] трех дойных коров Эстебана. Взять телевизор назад Онофрио отказывался, но передал, что готов обсудить и другой вариант оплаты. Если бы Эстебан потерял коров, его доходы опустились бы значительно ниже прожиточного минимума, и тогда ему пришлось бы вернуться к старому занятию, ремеслу гораздо более обременительному, чем фермерство.
Инкарнасьон всегда отличалась легкомысленностью, и он знал это, еще когда женился на ней. Но телевизор стал теперь своего рода вершиной барьера, который возник между ними с тех пор, как выросли дети. Инкарнасьон принялась строить из себя солидную дуэнью с изысканным вкусом, начала смеяться над деревенскими манерами Эстебана и постепенно вошла в роль предводительницы небольшой группы пожилых женщин, в основном вдов. Каждый вечер они собирались у телевизора, стремясь перещеголять друг дружку тонкостью и остротой суждений по поводу американских детективных фильмов. В таких случаях Эстебан выходил из хижины и сидел снаружи, погружаясь в мрачные раздумья о семейной жизни. По его мнению, Инкарнасьон, начав активно общаться со вдовами, таким образом давала ему понять, что она тоже не прочь приобрести черную юбку и черную шаль и что теперь, выполнив свою функцию отца, муж стал для нее помехой. В сорок один год (Эстебану исполнилось сорок четыре) интимные отношения почти уже перестали интересовать Инкарнасьон; теперь супруги довольно редко радовали друг друга ласками, и Эстебан считал одной из главных причин того обиду жены на то, что время отнеслось к нему значительно добрее. Он по-прежнему выглядел молодо, словно индеец из древнего племени патука: высокий, точеные черты лица, широко посаженные глаза, медного цвета кожа почти без морщин, иссиня-черные волосы. У Инкарнасьон пепельные пряди появились уже давно, а чистая красота ее тела постепенно растворялась в неопрятной дряблости. Эстебан понимал, что жена не может остаться красавицей на всю жизнь, и пытался уверить ее, что любит ту женщину, которой она стала, а не ту девушку, какой она когда-то была. Но эта женщина умирала, пораженная той же болезнью, что и весь Пуэрто-Морада, и, возможно, любовь Эстебана умирала тоже.
Пыльная улица, на которой располагался магазин, проходила позади кинотеатра и отеля, и, двигаясь по дальней от моря стороне улицы, Эстебан хорошо видел две колокольни храма святой Марии Ондской, торчавшие над крышей отеля, словно рога огромной каменной улитки. Будучи молодым, Эстебан подчинился желанию матери, мечтавшей, чтобы сын стал священником, и три года провел в этом храме, словно в заточении, готовясь к поступлению в "семинарию под присмотром старого отца Гонсальво. Об этом этапе своей жизни Эстебан жалел более всего, потому что академические дисциплины, которые он постиг, словно бы остановили его на полпути между миром индейцев и современным миром: в глубине души он сохранял наставления предков - верил в таинства колдовства, помнил историю своего племени, стремился к познанию природы - и в то же время никак не мог избавиться от чувства, что подобные взгляды либо отдают суеверием, либо просто не имеют в этом мире никакого значения.
Дальше по улице размещался бар "Атомика" - пристанище обеспеченной молодежи городка, а напротив стоял магазин, где продавалась аппаратура и предметы быта, - желтое одноэтажное оштукатуренное здание с опускающимися на ночь жалюзи из гофрированного железа.
Когда Эстебан вошел в магазин, за прилавком, подбоченясь, стоял Раймундо Эстевес, бледный молодой человек с пухлыми щеками, тяжелыми набухшими веками и презрительным изгибом губ. Он ухмыльнулся и пронзительно свистнул. Через несколько секунд в торговом зале появился его отец, похожий на огромного слизня и еще более бледный, чем Раймундо. Остатки седых волос липли к покрытому пятнами черепу, накрахмаленная рубаха едва вмещала нависающий над ремнем живот. Онофрио заулыбался и протянул руку.
- Как я рад тебя видеть! - сказал он. - Раймундо, принеси нам кофе и два стула.
Хотя Эстебан всегда относился к Онофрио неприязненно, сейчас он был не в том положении, чтобы проявлять свои чувства, и пожал протянутую руку. Раймундо, разозлившись, что его заставили прислуживать индейцу, надулся, принес и с грохотом поставил стулья, потом нарочно пролил кофе на блюдца.
- Почему ты не хочешь, чтобы я вернул телевизор? - спросил Эстебан, садясь, и тут же, не в силах удержаться, добавил: - Или ты решил больше не обманывать мой народ?
Онофрио вздохнул, словно сокрушаясь, до чего же трудно объяснять простые вещи такому дураку, как Эстебан.
- Я придумал способ, который позволит тебе оставить телевизор без дальнейших выплат и тем не менее погасить задолженность.
Спорить с человеком, обладающим такой гибкой и эгоистичной логикой, было просто бесполезно.
- Чего ты хочешь? - спросил Эстебан.
Онофрио облизнул губы, напоминающие сырые сосиски, и сказал:
- Я хочу, чтобы ты убил ягуара из Баррио-Каролина.
- Я больше не охочусь.
- Говорил же я тебе, что индеец испугается, - сказал Раймундо, встав за спиной отца.
Онофрио отмахнулся от него и снова обратился к Эстебану:
- Это неразумно. Если я заберу коров, тебе так и так придется охотиться на ягуаров. Но если ты согласишься, тебе нужно будет убить только одного ягуара.
- Который убил уже восьмерых охотников. - Эстебан поставил чашку на стол и поднялся. - Это особенный ягуар.
Раймундо презрительно рассмеялся, и Эстебан впился в него уничтожающим взглядом.
- Правильно, - сказал Онофрио, льстиво улыбаясь, - но никто из охотников не пользовался твоим способом.
- Прошу меня извинить, дон Онофрио, - с издевкой произнес Эстебан. - У меня много других дел.
- Я заплачу тебе пятьсот лемпир и прощу долг, - сказал Онофрио.
- С чего бы это? - спросил Эстебан. - Извини, я как-то не верю, что ты начал заботиться о людях. - Эстебан увидел, что лицо Онофрио потемнело, жирные складки на горле задвигались: - Впрочем, это неважно. Такой суммы все равно недостаточно.
