Томас Слоан - Бог пещер

Шелдон, мой спутник по невероятному приключению, о котором я собираюсь рассказать, был бывшим армейским офицером. В какой-то битве с индейцами он получил ранение в колено, которое повлекло за собой неизлечимую хромоту, и с почетом вышел в отставку за несколько лет до нашего знакомства.

Он был большим, крепким человеком, а его быстрая речь и порывистые манеры свидетельствовали о немалой жизненной силе. По лбу его тянулся уродливый шрам, оставленный, как я понял, неким охочим до скальпов дикарем. Со временем я убедился, что его по-солдатски прямой ум был не лишен явственного поэтического начала и что грубый казарменный быт фронтира не искоренил в нем тонкости чувств и изысканности вкуса, тянувшегося ко всему прекрасному и загадочному; в часы безделья эти его свойства служили своего рода изюминкой и придавали приятное разнообразие нашим беседам.

Характер и военный опыт Шелдона вскоре заставили членов нашего Охотничьего клуба все чаще прислушиваться к нему и следовать его примеру; и когда он предложил нам отправиться в горы Виргинии в осенний поход за индейками и прочей дичью, мы с готовностью согласились. Так мы и оказались в конце октября 1900 года на маленькой станции Браунхиллс, где нас встретил Хэнк Боулз, нанятый в качестве проводника и главного егеря нашей охотничьей партии.

Нам был отведен старинный бревенчатый дом милях в двадцати от станции, окруженный гористой, поросшей густым лесом местностью.

К вечеру следующего дня мы достигли цели. Накануне нашего приезда в доме был произведен кое-какой ремонт, но обрушившийся камин не позволял развести огонь, и мы решили устроить кухню на открытом воздухе. В поисках наилучшего места для нее, я вышел на разведку; помню, мое внимание привлекло росшее у дома высокое дерево гикори, чьи ветви частью нависали над крышей.

Спустя несколько часов после того, как мы легли спать, я был разбужен криком Каммингса. Я сел на кровати и увидел, что он стоит посреди комнаты, уставившись в потолок.

— Бога ради, что это с вами, доктор? — вскричал я, спрыгивая на пол.

Не успел Каммингс ответить, как с крыши донеслось низкое угрожающее рычание, сопровождавшееся сопением.

— Пума! — воскликнул Хэнк. — Я так думаю, это она на той неделе утащила теленка Доббина. Здоровенная! Погодите! — закричал он, хватая за плечо Каммингса, который направился было к двери. — Не выходите, иначе эта тварь разорвет вас зубами и когтями!

Пума, если это была пума, на протяжении его монолога хранила молчание, а затем вновь засопела и издала низкое, грозное рычание, точно ей не понравилось неуместное вмешательство Хэнка. По звуку я понял, что зверь переместился и сидел теперь прямо над дверью.

Шелдон, схвативший фонарь, начал искать ружье, и я вдруг вспомнил, что мы оставили наши винтовки снаружи, близ угла дома, рядом с упомянутым выше гикори.

— Идти туда — верная смерть! — убежденно заявил Хэнк. — Адская тварь тут же набросится на вас с быстротой молнии!

Зверя, несомненно, раздражали наши голоса. Он зарычал громче и еще более угрожающе; мы слышали, как его когти скребут по крыше, словно зверь старался поближе подобраться к добыче.

Я не обращал особого внимания на Шелдона, но после вспомнил, что он последним вскочил с постели, когда Каммингс поднял тревогу, да так и замер с побледневшим лицом, на котором был написан невыразимый ужас — совершенно не соответствующий, как мне показалось, его храброму духу и степени опасности. Овладев собой, он теперь, по-видимому, впервые за все это время стал мыслить ясно. Схватив соломенную подушку, он быстро подошел к двери и взялся за засов, прислушиваясь и будто стараясь понять, где именно находится пума, которая в ту минуту злобно рвала и скребла когтями крышу. Я содрогнулся, осознав, что свирепый зверь находится непосредственно у меня над головой; но прежде, чем кто-либо из нас догадался о намерениях Шелдона, он осторожно приоткрыл дверь. Вспыхнула спичка, и в следующую секунду Шелдон, придерживая над головой горящую подушку, бросился за оружием.

Пума тотчас перестала терзать крышу. Я услышал скрежет ее когтей — зверь с жутким рычанием прыгнул на дальний карниз.

Прошло секунд пятнадцать, показавшихся нам четвертью часа, и мы снова увидели Шелдона; он по-прежнему держал в руке пылающий щит, но принес две винтовки и достаточное количество патронов. Стоило Шелдону закрыть дверь, как я услышал, что пума соскочила на землю. Мгновение спустя она с разочарованным воем накинулась на прочные доски двери.

— Стреляйте! — нетерпеливо закричал Каммингс.

— Пуля не пробьет дверь! — возразил Хэнк. — Но мы можем ее открыть и придержать. Пусть майор стреляет в щель.

Пока он говорил, мы заняли позицию и чуть приоткрыли дверь. При следующем броске разъяренного зверя Шел-дон разрядил винтовку, как нам показалось, прямо в пасть пумы.

На миг воцарилась тишина. Затем раздался протяжный, пронзительный вой, как ножом полоснувший нас по ушам. Зверь снова взвыл поодаль, на поляне, затем снова и снова; промежутки тишины становились все длиннее, после вой окончательно стих в сердце леса.

— Ушла! — сказал Хэнк.

— Но не мертва, — отозвался Шелдон. Каммингс рассказал, как вскочил с постели, услышав,

что пума прыгнула на крышу — вероятно, с нависающей ветки гикори.

Утром о нашем свирепом ночном госте напоминало немногое: несколько щепок на земле под скатами крыши, глубоко прочерченные следы когтей в грубом дереве двери и узкая кровавая дорожка, начинавшаяся на поляне и исчезавшая в лесу. Хэнк пошел по этой дорожке и углубился в лес, но ничего не обнаружил. Тем происшествие и завершилось — если не считать последствий.

Шелдон разрядил винтовку, как нам показалось, прямо в пасть пумы.

Мне выпало стоять на страже в тот первый день. Нервы все еще были напряжены, и я совершенно не возражал, когда Шелдон, извинившись перед остальными, выразил намерение составить мне компанию.

Около часа он просидел, проронив лишь несколько слов и вяло рассматривая лес, и вдруг резко спросил:

— Случалось ли вам воображать, что вы уже когда-то жили на свете?

Я уклонился от ответа.

— Возможно, Хоссман, я покажусь вам человеком до смешного суеверным, если скажу, что меня, как какую-ни-будь выжившую из ума старуху, совершенно лишил спокойствия один сон. Этот сон, подобно бредовым видениям пьяницы, вертится вокруг странного, безымянного, непредставимого чудовища, к которому и я, и все вокруг относятся с поразительным сочетанием ужаса и благоговения.