Эрнест Маринин
Искатели удовольствий
Я подсек. Уклейка вылетела из воды, промелькнула серебряной искрой и шлепнулась в траву. Я поймал ее, вытащил крючок из верхней губы, пустил добычу в ведерко и накрыл сверху листом лопуха – чтобы она не выпрыгнула и чтобы не так быстро грелась вода.
И тут за спиной у меня раздалось:
– Вы ее будете есть?
«Что он имеет в виду? Что несолидно такую мелочь ловить? А кому какое дело? Ловлю для отдыха, для удовольствия. Нервы успокаиваю. Или он считает, что нехорошо ловить ради удовольствия? А кто вы, простите, такой, чтобы задавать вопросы?»
Я повернул голову и посмотрел на него. Было на что.
С первого взгляда – человек как человек: небольшого росточка, худощавый, но крепкий, джинсы затерты до нужной степени, короткая курточка с металлическими пуговицами, с верхней пуговки цацка свисает, вроде вишенки, кепочка какая-то непривычная – но кого сейчас удивишь непривычной кепочкой? Загорелый до оранжевости, выбрит чисто – но вот глаза…
Глаза у него были большие, круглые, сплошь ровного янтарного цвета, без белка и с длинными горизонтальными щелями-зрачками. А уши громадные, почти прозрачные, распяленные на тонких косточках, как спинной плавник у ерша. Эти плавники были аккуратно развернуты в мою сторону.
Вид его меня поразил: не был этот тип ни страшным, ни противным, ни смешным, а был он просто вылитый инопланетянин.
Я машинально поправил очки и наконец закрыл рот. Очевидно, выражение моего лица было красноречивым, потому что он сказал:
– Очень прошу вас не пугаться и не удивляться моему внешнему виду. Понимаю, что выгляжу непривычно, но именно таков облик жителей моей планеты, входящей в звездную систему, истинное название которой вам ничего не скажет, а принятое здесь обозначение мне, к сожалению, неизвестно.
Говорил он по-русски с диковинным акцентом и ошибками в ударении, но, тем не менее, вполне внятно и грамотно.
– Еще раз извините, что отвлек вас от вашего занятия, но я любопытен и хочу понять его смысл. Насколько можно догадаться, вы с помощью этого остроумного приспособления добываете себе на пропитание представителей местной фауны. Ответьте, так ли это? И не лишит ли вас беседа со мной плодов этого процесса?
Я откашлялся и объяснил, что сущность моего занятия он понял верно, но вообще оно давно утратило первоначальный смысл и сохраняется лишь как старый обычай, дающий не столько пропитание, сколько удовольствие и развлечение.
Его это очень обрадовало:
– Меня окрыляет ваш ответ. Он приводит к заключению, что местные разумные существа уже достигли высот истинного интеллекта и действуют не столько для удовлетворения примитивных биологических потребностей, сколько ради потребностей-излишеств, как то: любопытство, развлечение, удовольствие. Например, наша разумная раса давно исключила добывание пищи из числа насущных проблем, главное наше занятие – поиски именно развлечений и удовольствий.
– А кто же вас кормит? – спросил я.
– Мы перестроили свои организмы и усваиваем непосредственно из окружающего пространства лучистую энергию: световую, тепловую, электромагнитную других частот, а также лучи, которые у вас, очевидно, еще неизвестны, ибо я не обнаружил названий для них в вашем языке. Впрочем, я не помню и наших названий, а различаю их просто на вкус.
Я попробовал представить себе вкус ультрафиолета, радиоволн и тех неизвестных лучей – и вздохнул.
– Так вы не будете ее есть? А кто будет ее есть?
– Костя, – улыбнулся я.
– Он вождь или старейшина? Или он кто?
– Он – кот. Это такое животное. Немного позже вы его увидите. Он всегда приходит сюда, когда я ловлю рыбу.
– Он – священное животное? Он символ бога?
– Нет, – серьезно объяснил я. – Он рыжее животное, наглое и бессовестное, но очень теплое на ощупь, особенно зимними вечерами.
– Когда он съест много таких животных, – щелеглазый показал на ведерко, – вы его убьете и съедите?
– Нет, я не буду его убивать и есть.
– Ах да, вы ведь сказали, что он нужен, чтобы согревать тело зимними вечерами. Очевидно, зимние вечера – это такое время, когда холодно и тело нуждается в согревании?
– Ну, в общем так, – согласился я, – но в основном он согревает не тело, а душу.
– Душу? А что такое душа?
– Трудный вопрос. Все знают, что такое душа, но никто вам этого не объяснит. Точного определения не существует. Можно считать, что душа – это тот комплекс психических особенностей, который определяет отличие человека от других людей… – Я на миг задумался и добавил чуть растерянно: – А может, и животных…
Наверное, это выглядело дико: вот сижу я на берегу речушки, солнце зеркалит воду, с писком носятся ласточки, листья шелестят, а я пытаюсь объяснить нелепому ершеухому инопланетянину, что такое душа. Ершеухому и щелеглазому. Вот, между прочим, и все отличия, и если б эти уши малость обкорнать и замаскировать прической, а глазки закрыть темными очками – был бы парень как парень, через год-другой болтал без акцента, а там хоть женись… Если, конечно, у них заведено жениться. И если именно за тем он к нам прибыл. А в самом деле, зачем? Неужели чтобы выяснить, ем ли я котов?
– Послушайте, – спросил я, – а какова цель вашего визита на нашу планету? Вы исследователь, дипломат, турист?
Он вежливо заметил, что охотно ответит на все вопросы, но ему неловко отрывать меня от моего занятия, и если оно может быть совмещено с беседой, то он будет очень рад, потому что абсолютно не знаком с техникой ловли каких-либо животных и крайне любопытствует. Кроме того, он хотел бы дождаться упомянутого кота Кости и насладиться зрелищем поедания таковым вот этой рыбы, а также других рыб, если я их поймаю.
Я взглянул на часы и согласился, потому что Костя, конечно, не удовлетворится одной уклейкой, а времени у меня осталось всего часа полтора, а там пора будет предстать пред Журавликины очи и поглядеть, как он управился с заданием.
– Ладно, – сказал я. – Садитесь вот тут на травке, смотрите на поплавок, и будем разговаривать, только потихоньку, а то рыба боится, когда шумят.
– Простите, – удивился он, – но неужели вы так хорошо знакомы с индивидуальными психическими особенностями, то есть душой, именно той рыбы, которую собираетесь поймать?
Все же он не улавливал нюансов языка, пришлось объяснять. Но необходимость объяснять меня не раздражает – это моя профессия. Учителя всю жизнь что-нибудь объясняют, я уже не умею разговаривать иначе. Подозреваю, что стал полным занудой.
Я закинул удочку, присел рядом с новым знакомцем и спросил, как его зовут. Звали его почему-то Кмых. Я признался, что меня зовут Павлом, и продолжил:
