– Скажите, Кмых, но ведь к семье вы иногда возвращаетесь?
– К семье? А что это такое – семья?
– Ну, ваши родители, братья, сестры, жена, дети…
– Простите, я слышал и даже запомнил все эти слова, но смысла их не знаю.
– Это надо же! Слушайте, а как вы появились на свет?
– Как все – вырос.
– Что, на кустике?
– На кустике? Как, разве разумные существа могут вырастать на кустике? Никогда такого не видел!
– Я тоже не видел, – вздохнул я, – и, по-моему, такого не бывает, но раз у вас на кустиках вырастают выключаторы, то, может, вы и сами так…
– Не-ет, – протянул он, – ну кто же вырастает на кустике? Все вырастают в выращаторе.
– А что такое выращатор? Это растение или устройство?
– Это большое дерево, но еще и устройство, чтобы выращивать разумных.
– Ага, на кустиках, значит, нельзя, а на дереве можно. И как же вырастают разумные? В виде ягод, плодов, орехов, листьев?
– Нет, разумные вырастают в виде разумных, только меньшего размера. Они вылупляются из яйца совсем маленькими, попадают в питательный мешок выращатора и там растут, пока не начнут сами усваивать энергию, а потом выходят из питательного мешка и живут уже самостоятельно.
– Значит, вы вылупляетесь из яиц! А кто их откладывает?
– Ну конечно самки, кто же еще?
– А почему же вы говорите, что не знаете смысла слова «жена»?
– Потому что я его не знаю.
– Ну хорошо, мы называем женами наших самок, тех, которых мы любим, с кем вместе живем и которые рожают нам детей.
– Как интересно! А зачем вы это делаете? Зачем вам дети?
Я открыл рот и снова закрыл. Перевел дух и попробовал объяснить подробнее. Он слушал, навострив свои ершистые локаторы, и покачивал головой, будто не верил ни единому моему слову. Под конец я выдохся и смог только спросить:
– Неужели у вас все настолько отличается?
– А как же! – радостно вскричал он. – У нас нет никаких таких хлопот. Мы, самцы, к этому вообще непричастны, а самки сносят яйца время от времени, когда переедят ультрафиолета. Излишки накапливаются в яйце, а потом самка его откладывает в выращатор. Это очень простой естественный процесс, он идет сам собой, без наших пожеланий или возражений.
– Положим. Но вот существо вышло из питательного мешка – его ведь надо воспитать? Научить ходить, разговаривать, вести себя среди людей. Потом уже – остальному. Как я понял из разговора, вы мыслите, имеете какие-то идеалы, по крайней мере понятия о красоте и об истинном величии разума…
– Но все это мы узнаем в выращаторе, нас ничему не надо учить, мы и так все знаем и умеем.
– Подождите, – пробормотал я. – Мне надо подумать…
– Конечно, думайте, – разрешил он, – но лучше б вы ловили рыб, чтобы их потом съел кот Костя. А почему его так долго нет? Не ошиблись ли вы, когда сказали, что он придет?
– Что? – рассеянно спросил я. – Ах, Костя… Я думаю, он уже пришел, но стесняется вас и потому сидит где-нибудь в кустах. Костя! Котя, не бойся, иди сюда!
В траве зашуршало, потом из-под ближайшего куста раздалось вопросительное «Мыр-р-р?»
– Иди сюда, рыжук, иди, животное, хищник ты этакий…
Кот вылез из травы, брезгливо отряхнул лапу и устремился к ведру. Был он, на мой взгляд, очень красив: тонкий, рыжий, с длинной шеей и маленькой головкой, как у арабского скакуна. Громадные треугольные уши просвечивали ничуть не хуже, чем у моего неземного приятеля… Костя остановился у ведерка, потянул носом и требовательно заявил: «Ма-а-аву!»
Я кинул ему уклейку. Кот покосился на постороннего Кмыха, потом решительно уселся перед рыбешкой, умостил ее поудобнее и с хрустом вгрызся в добычу. Бока его возбужденно раздувались, он урчал, как компрессор.
Инопланетянин Кмых присел над котом, рот у него приоткрылся, а горизонтальные щелочки зрачков расширились до чечевицеобразного состояния. Он глубоко дышал и шевелил звукоуловителями.
– Ах, как мне нравится, когда кто-нибудь что-нибудь ест! Или кого-нибудь! Это такое редкое зрелище! Это такое неописуемое удовольствие!
– Кажется, вам не хватает доброго старого обычая – пожрать, – осторожно заметил я. – Конечно, энергия – штука калорийная, но брюхо ею не набьешь. Так всегда в жизни: что-то приобретаешь, но одновременно что-то теряешь.
– Как вы сказали? – Кмых с интересом поднял голову. – Какая свежая мысль! Как прекрасно сформулировано! Знаете, так редко приходится слышать свежие мысли…
– Не удивительно, – пожал я плечами. – Ведь все мысли вложены в вас заранее, пока вы зреете в выращаторе. Откуда же свежим взяться? Тем более, вы и не общаетесь ни с кем из своих…
– А что толку общаться со своими? У них у всех такие же мысли, они ведь тоже из выращатора, так зачем общаться?
– Действительно… Слушайте, а зачем вы вообще живете?
– Чтобы было кому получать удовольствие, – серьезно объяснил Кмых.
Я подумал: «В выращаторе ему врастили эту идею, или она сложилась как результат „ума холодных наблюдений“?»
– Ну ладно, – сказал я вслух. – Вот вы живете, получаете удовольствия, а потом? Ведь не вечно вы живете? Или…
– Не вечно, – охотно ответил Кмых. – Мы умираем. Живем, потребляем энергию, расходуем ее, но к старости расход уменьшается, энергия накапливается в организме, от этого острота удовольствия все возрастает, и когда она достигает наивысшего уровня, мы взрываемся, полностью переходим в энергию, в лучи, они оказывают давление на небесные тела, и от этого Вселенная расширяется, становится больше, в ней могут появляться все новые миры, разнообразные и симпатичные, и те, кто живет после нас, могут получать все больше удовольствий…
Кот доел уклейку, потянулся и начал тереться боком о мою ногу, ходить вокруг нее, наступая мне на тапочку, обметать меня хвостом – намекал, что надо дать еще рыбку. Я почесал его под челюстью, он блаженно заурчал и зажмурился, но тут же заныл квелым голосом попрошайки. Пришлось дать ему и плотву. Он просто ошалел от счастья, схватил рыбу, взрычал угрожающе – мол, попробуй кто тронь, задеру! – и утащил ее под куст.
Кмых на четвереньках последовал за ним, чтобы не упустить ни крохи великолепного зрелища. Кот жрал плотву и урчал от удовольствия, Кмых пожирал его глазами, не урчал, правда, но уши его от удовольствия светились… Все хорошее быстролетно – плотва кончилась, кот сунулся ко мне за добавкой, я показал ему пустое ведро, он взглянул с презрением, разочарованно муркнул и исчез в кустах.
Кмых встал на ноги, вздохнул и сказал, что ему тоже пора, потому что он все же отвлек меня, рыбу я, видно, ловить уже не буду, а если и буду, то есть не стану, а кот, который мог бы есть, уже ушел, так что делать ему, Кмыху, здесь нечего.
Но мне не хотелось отпускать его на потребу дальнейшим зрелищам, поощрять это чревоугодие глаз и ушей, и я сказал:
