Отчаянная народовольческая надпись Беглая-прадеда — «Бога нет!» — на обороте черной иконной доски покоится ныне на почетном месте в кабинете правнука. В минуту высшего подъема духа Беглай-отец, уложив скромную кривую экспериментальных точек на еще более скромные предсказания теории, в 1954 году, зимой, начертал: «Есть ты!» Ибо той кривой он заложил основы будущего своего профессорского благополучия и процветания.
Однако получившаяся в итоге двойная надпись могла быть тогда прочитана недоброжелателем как обращение к богу и даже как молитва. Оттого, наверное, доска с противоречивой надписью была мудро задвинута бабушкой на чердак, а юный Беглай-отец счастливо облегчился диссертацией на астрономическую тему.
Через годы моложавый, но уже остепененный и успокоенный в науке доктор Беглай-сын (кибернетика, теория передачи информации) нашел на чердаке старой дедовской дачи темную доску и обрадовался: было время великого поиска икон, подсвечников и ампирных кресел с позолотой. Перевернув ее, он умилился, обнаруживши надпись, которая в свете новых свободных дискуссий приобрела новый же смысл, перекликающийся с высказываниями Пико де Мирандолы, Франсуа Мари Аруэ Вольтера и Николая Лохова: «Бога нет — есть ты!» Он водрузил доску в кабинете на даче, на книжной полке рядом со старой статуэткой, изображавшей Шаляпина в костюме и гриме, исполняющего известные куплеты из «Фауста» Гуно.
Был солнечный и ветреный день, обычный для июля в Подмосковье. Семья Беглаев, представленная только старшими членами, кончала завтрак на веранде. Вставать не хотелось; летняя дачная лень задерживала всех за столом. На клеенке вперемешку стояла разнокалиберная дачная посуда, сковорода с подъеденной яичницей, сыр, остатки сливочно-клубничных пиршеств.
Сквозь верхний цветной ряд стекол на веранду падали разноцветные квадраты теней, и сахарница с сахаром становились красными, а руки дорогой тещи профессора, Ираиды Антоновны, были левая зеленой, а правая коричневой, что не противоречило представлениям профессора об уважаемой им старухе.
Приятные размышления прервал какой-то слабый вскрик из-за забора, что-то вроде: «…здесь живут?.. Беглай?», заглушаемый скрипом деревьев и шумом ветра в вышине.
Теша вздрогнула. Руки ее пришли в движение, начав быстро собирать посуду со стола, и сделались синими.
— Боже мой, проходной двор! — сказала она.
— В воскресенье! — простонала шепотом жена профессора.
Профессор же вскочил и стал сквозь стекла веранды показывать забавную пантомиму гостеприимства: округло жестикулировал, приседал и помахивал головой. Потом он погрозил пальцем в сторону калитки и пошел с веранды, высовываясь поверх кустов сирени и силясь разглядеть гостя. Забор был высок и обновлен еще Беглаем-дедом в пору моды на монументальные ограждения.
— Вы ко мне? — крикнул профессор забору вполне доброжелательным бабьим голосом. Гость же проворно дергал запертую калитку, а Беглай от поспешности никак не мог отпереть ее. И наконец открыл, и пришедший почти впал на территорию дачи, а жена и теща с веранды зорко вглядывались в нового гостя.
Посетитель был нестар, полноват, обшлага его полосатеньких брюк покрыты слоем свежей грязи. Ночью над поселком прошел дождик. Профессор, наглядевшийся вдосталь — в качестве председателя Комиссии по Контакту с Внеземными Цивилизациями — на всякого рода сумасшедших, смущен визитом не был.
— Вы ко мне? — спросил он снова и отступил.
Посетитель быстренько кивнул. Было видно, что он близорук, но очков не носит, и оттого именно казалось, что он в очках. Сощурившись на Беглая, он вынул из кожаной папки свежий научно-популярный журнал с портретом профессора, сличил и удовлетворенно кивнул, теперь уже сам себе.
«Кажется, ненормальный, — подумал профессор. — Но неопасен».
«Пришелец»! — подумала жена.
— Еще один! — громко сказала теща.
— Я по поводу своей работы, — сказал посетитель. — По проблеме Контакта. Я из Института информации, научный сотрудник.
«Определенно нормален», — подумал профессор.
«Останется обедать», — подумала жена.
Теща крикнула:
— На обед суп с клецками и рыба. Вы едите рыбу? Молодой человек, вы едите рыбу или нет?
Беглай от тещи отмахнулся, и она слегка, по-утреннему обиделась.
— Это ваша теща? — спросил пришедший. — Я отсюда не вижу. Кстати, зовите меня Ковалев.
Беглай машинально почесал нос и сказал:
— Иван Петрович Беглай. Да, теща. Прошу ко мне.
И он двинулся впереди своего гостя. На веранде гость приостановился и громко сказал:
— Здравствуйте! — Потом прибавил: — Любую, кроме хека; если можно, то с жареным луком.
— Какой хек! — сказала теща надменно. — Лидусь, у нас остался лук?
Поднимаясь по лестнице, профессор Иван Петрович Беглай, специалист по передаче, переводу и Контакту, размышлял о том, почему у посторонних контакт с его тещей лучше, чем у него. «Потому, что нам нечего передавать друг другу. Мы уже все передали в давних послеобеденных скандалах». Эта мысль успокоила его. Он распахнул дверь в кабинет.
Контактом начали заниматься давно. Еще до того, как регулярные сигналы от пульсара Лисички приняли за осмысленное послание, кто-то первый задумался о формах Контакта. Каким он будет? Какую информацию передавать? А если оттуда информация уже идет, только мы не можем ее принять? И несмотря на отсутствие каких-либо знаков из космоса сотни людей начали отбирать, кодировать, дешифровать общую для Вселенной информацию.
Одни говорили, что надо слать в космос вечные инварианты, число «пи», число «е», лаймановскую серию линий. Другие полагали, что имеет смысл разбираться в любых периодических сигналах. И слушали Вселенную во всех доступных диапазонах волн.
Тридцатилетнее осмысленное слушание космоса ничего не принесло: Фанатики говорили: «Пока не принесло».
Однако несмотря ни на что, пережив «бум» в прессе, создавая парадигму и превращаясь в нормальную ветвь нормальной науки, проблема Контакта уже собирала конгрессы, издавала журналы и — хотя и с легким скрипом присваивала ученые степени и звания.
Профессор Беглай представлял одну из комиссий по Контакту. Часто выступая в печати, он получал десятки писем с описанием всякой всячины: «снежного человека», «летающих тарелок», пришельцев, Контакта и даже получил письмо с описанием шаровой молнии, упавшей в тарелку столовского рассольника и вскипятившей его.
Придавая привычное направление мыслям, профессор говорил гостю:
— Непонятно отчего, но человеческое сознание не согласно мириться со скучными проблемами кодирования и передачи информации. Уж если Контакт, то со всеми аксессуарами: с грохотом, серой, огнем и чем-то вроде «При шпаге я!» А главное, что публика желает иметь пришельца воочию. Один деятель от журналистики даже написал, что пришелец бывает трех видов. Карлик, великан трех метров и совершенно не отличимый от обычного человека. Надо же! И это действует на людей. Ко мне лично уже обращались трое пришельцев, неотличимых. Один оказался ненормальным, другого разыскивала милиция, а третий был мертвецки пьян. Надеюсь, вы не претендуете на роль пришельца?
