— Некоторые женщины не лишены сообразительности, — негромко заметил граф.
Помолчав, он все же добавил:
— Только не надо нервничать. Ставлю три к одному, что все кончится хорошо.
Джоанна несколько приободрилась, да и я тоже. Летели мы долго, все время петляя, как удирающий от рыси заяц, — наяву я этого, конечно, не видел, но у нас на Лунной базе была хорошая фильмотека с кучей земной документалистики. А когда Джоанна сдавленным голосом заявила, что ее сейчас стошнит, тут и кончился полет. Машина опустилась вертикально вниз, мы очутились в каком-то ангаре, и, покинув сиденье, я успел заметить, как наверху сдвигаются створки. Зажегся свет. Мы опять шли куда-то, а когда дошли, я увидел слабо освещенную комнату с истинной диковиной для лунного жителя — растопленным камином. Перед ним спиной к нам сидел в кресле какой-то человек и ворошил кочергой рдеющие угли. Он не обернулся на звук наших шагов. Граф тихонько кашлянул, тогда человек отложил кочергу и, по-прежнему не оборачиваясь, сказал негромко:
— Спасибо, Леонард. Можете идти. Я доволен вами.
Я узнал голос императора.
7
Предполагал ли я, что окажусь перед ним? Скорее надеялся, чем предполагал. Во время полета в моей голове вертелся и десяток иных гипотез, оптимистичных и не очень. Имелись среди них и совсем дрянные, из породы «чернее ночи». К примеру, слова графа об «одной высокопоставленной особе» запросто могли быть ложью с целью лишить меня желания шуметь и рыпаться. В законопослушном обществе ликвидация человека без суда — дело тонкое, ее нужно проводить аккуратно.
Леонард беззвучно исчез. А император повернулся ко мне — кресло оказалось вращающимся — и с полминуты внимательно изучал меня, уделив, впрочем, секунды три и Джоанне. Кто-нибудь другой сказал бы, что медсестра застыла в глубоком реверансе, ну а по-моему, она просто съежилась.
— Удивлены? — спросил наконец монарх.
— Нет, ваше величество, — ответил я.
Он поморщился.
— Оставьте титулование, мы не на людях. Ваша спутница не в счет: она уже не вернется к прежней жизни. Ну-ну, милая, не надо дрожать. Для вас подыщут что-нибудь… Кстати, — обратился он ко мне, — а почему вы не удивлены?
— Надеялся на простое проявление любопытства со стороны вашего… с вашей стороны.
Император улыбнулся — как мне показалось, несколько печально.
— Возможно, вам еще предстоит убедиться, что наше любопытство не совсем простое, — сказал он. — Но это потом. Вон стулья для вас и вашей спутницы, возьмите и садитесь. Как вас зовут, милая?
— Джоанна, — ответил я за медсестру, потому что дрожь помешала ей вымолвить хоть что-нибудь членораздельное. Не буду и пытаться передать то, что у нее получилось, набором общеупотребительных гласных.
Мы сели: я чуть ближе к императору, Джоанна чуть дальше и немного в стороне. Она примостилась на самом краешке стула, будто воробушек — есть на Земле такая птица. Что до меня, то я был рад усесться, потому что обе икры грозила свести судорога. Еще охотнее я бы лег, но в комнате не имелось ни дивана, ни кушетки, был только пол, а я все-таки не собака, чтобы лежать у чьих-то ног.
Только я подумал о том, что, мол, очень жаль, что у нас на Лунной базе не было собак, как император спросил:
— Вам было очень одиноко на Луне?
Вопрос ни о чем. Ответ на него был ясен. Боюсь, в моих устах он прозвучал не слишком-то вежливо. Однако сошло.
— Кой хрен бы тогда занес меня на Землю?
— Как долго вы пробыли на Лунной базе в полном одиночестве?
— Три года.
— Гм… мне докладывали — надо думать, с ваших слов, — что к перелету на Землю вы готовились два года. Чем же вы занимались целый год?
Меньше всего мне хотелось отвечать на этот вопрос.
— Лечился, — буркнул я.
— Серьезная болезнь?
— Депрессия.
— Понимаю. И чем же вы лечились?
— Водой.
— То есть?..
— Шестидесятипроцентным раствором воды в этаноле, — объяснил я. Император понял и рассмеялся.
— А где брали этанол? Синтезировали?
— Поначалу да. Потом научился просто гнать. В наших оранжереях много чего росло, одному человеку не съесть столько овощей и злаков, так не пропадать же добру…
— Логично, — одобрил монарх. — А почему бросили пить?
«Потому что оказался трусом», — хотел признаться я, но сказал другое:
— У меня появились идеи, как реанимировать старый корабль.
Частично это было правдой. Правда — она ведь сборная конструкция, ее частички разбросаны там и сям.
— Идеи не всегда приходят вовремя, — наставительно произнес император. — Иногда для этого им нужно время и — возможно — некоторое количество раствора воды в этаноле. — Улыбнувшись, он сменил тему: — Понравилась ли вам Земля?
Я дипломатично ответил, что слишком мало видел, чтобы делать уверенные выводы, но первое впечатление неплохое, а лечение в императорской клинике вообще выше всех похвал. И поблагодарил за заботу.
— Однако вам ведь тяжело? Чисто физически?
— Надеюсь, что это пройдет.
Он покачал головой.
— Вряд ли. Медики говорят, что ваш организм никогда полностью не адаптируется к земному тяготению, речь может идти только об относительной адаптации. Вы никогда не почувствуете себя здесь так же свободно, как земляне, и вам придется беречь свои кости и внутренние органы. Постарайтесь принять это. Но все-таки скажите откровенно: Земля вас удивила? — Я кивнул. — Чем?
Я помедлил, подбирая выражения.
— Малостью произошедших изменений.
— То есть? — Император поднял бровь.
— Я не касаюсь общественного строя, — поспешил уточнить я. — И языка… Но вот техника… Я видел ваше медицинское оборудование, видел летающую машину. Техника того же поколения была у нас на Луне. Разница лишь в деталях и, конечно, дизайне. А ведь мы находились в изоляции более трех столетий. Многие из тех, кого уже нет в живых, думали, что земляне нашли способ осваивать Галактику, да и Солнечную систему тоже, без использования Лунной базы, что-нибудь вроде телепортации на астрономические расстояния прямо с Земли. Одно время я и сам так думал…
Я очень старался говорить спокойно и, кажется, преуспел в этом. Мне удалось запереть внутри себя крик: «Почему о нас забыли?!» Крик застрял, как стоячая волна в закрытом наглухо резонаторе. Вырвись он наружу, ничего не изменилось бы к лучшему. Но я твердо знал, что рано или поздно получу точный и исчерпывающий ответ. Как — вопрос второй. Заставлю. Обведу вокруг пальца. Выпытаю. Но обойдусь без истерических воплей.
— Не так уж много людей покинуло Землю, — сказал император. — Улетели неугомонные и несчастные, остались разумные и счастливые. Во всяком случае, остались ищущие счастье там, где шанс найти его неизмеримо выше, чем среди звезд и туманностей. — Он сотворил на лице улыбку мудрого учителя. — И это правильно: Земля создана для людей, как и люди для Земли. Когда кончились те, кто не понимал этой простой истины, сошла на нет и так называемая галактическая экспансия человечества. Нашел ли счастье хоть один из покинувших Землю людей? Мы не уверены.
— С ними нет связи? — спросил я.
— Ни с кем из них нет связи. Что ушло, то ушло.
Он сказал о покинувших Землю столь уверенно, словно речь шла о покойниках. А ведь среди них преобладали не разведчики, а переселенцы на уже найденные и признанные годными планеты. Странно… Будто Земля, поднатужившись, выбросила в пространство семя, как бешеный огурец, и на том успокоилась. Но ботаника учит, что за разбрасыванием семян часто следует гниение и гибель растения…
Решив не приставать к императору с расспросами, что было бы тактически неверно, я ждал, что он сам хоть чуть-чуть разовьет эту тему, но вместо этого последовал вопрос:
— Почему вы отказались принять баронский титул?
— Не думаю, что он мне нужен.
Я не уверен, но мне показалось, что император лишь изобразил легкое удивление, ничуть не будучи удивленным.
