Громов Александр Николаевич
Простолюдин
От автора
Текст этого романа оказался здесь после полутора лет работы над ним и 10 месяцев бесплодных переговоров с разными издателями. В конце концов я плюнул и решил обойтись без посредников. Читайте, скачивайте. Но! Если вы сочтете, что текст того стоит и/или захотите проспонсировать автора, дабы последний написал еще что-нибудь, то можете отправить денежку автору на карту.
Александр Громов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЩЕПКА
1
Сгорю или нет?..
Я не видел огненного шторма, заключившего в объятия мою посадочную капсулу, и плазменного хвоста, обозначившего ее спуск в атмосфере. Капсула не имела иллюминаторов, а наружные камеры, будь эта жестянка оснащена ими, давно отгорели бы. Жара я не чувствовал: термоизоляция под тепловым экраном оставалась такой же превосходной, как и тысячу лет назад. Что-то потрескивало, но и только.
Разумеется, меня трясло и швыряло. Если бы не ремни — вышвырнуло бы из ложемента. Я терпел, а это, знаете ли, тоже занятие. Очень скоро вопрос «сгорю или не сгорю» приобрел чисто академический оттенок. Страшиться смерти, потеть, скулить или даже молиться мне было просто некогда.
Смерть в случае разрушения теплового экрана будет гарантированной, а мучения чрезвычайно короткими — это я знал наверняка. Меня немного беспокоило, выдержат ли перегрузку мои кости, если случится приятный сюрприз и посадка пройдет штатно. Для того, кто родился на Лунной базе, провел на ней всю жизнь и с детства не любил изнурять себя в «земном» зале с увеличенной вшестеро гравитацией, вопрос отнюдь не праздный.
Некогда мне было и раздумывать на тему, какая часть моего скелета первой не выдержит перегрузки. Ключицы? Таз? Позвоночный столб? Тупая боль проникла во все закоулки тела, я терпел ее, и было мне не до сопромата. Или, может быть, я умру не от разрушения скелета, а просто от удушья, когда тяжесть, навалившаяся на грудную клетку, пересилит мои жалкие потуги сделать вдох?
Да какая разница! Главное — не страшно. Важен лишь итог, а я с самого начала знал, на что иду.
В какой-то момент я перестал видеть, не удивившись этому, не запаниковав и даже не огорчившись. Но догадывался: худшее еще впереди. Законы физики еще поизмываются надо мною, а потом прихлопнут, как муху. Разве я не жалкая муха в сравнении с мирозданием?
Оказалось — слегка ошибся. Конечно, я муха, но живучая. Дышать стало легче, чернота перед глазами растаяла. Перегрузка уменьшалась очень быстро, гораздо быстрее, чем я представлял себе, планируя спуск в атмосфере. До невесомости дело не дошло: последовал рывок, раскрылся тормозной парашют. Я находился в двадцати тысячах метров над поверхностью Земли. От меня по-прежнему ничего не зависело, однако во мне пробудился интерес к происходящему вовне. Чисто человеческий психологический дефект — интересоваться тем, что ты не в силах изменить.
На одиннадцати тысячах капсула отстрелила парашют, выпустила гибкое крыло и стала выбирать место посадки. Перегрузка все еще ощущалась, давила сильнее, чем мне хотелось бы, и я не сразу сообразил, что мое тело весит ровно столько, сколько оно и должно весить на прародине человечества. Что ж, придется с этим жить.
Скосив вбок глаза я посмотрел на второй, пустой ложемент. Нужно было завалить его каким-нибудь барахлом, чтобы он не попадался на глаза, бессердечно напоминая мне о том, кто я есть.
Предатель…
Крылатая капсула вовремя попала в вихревой поток, и болтанка выбила из меня черные мысли. Земной воздух с его дурацкими шалостями… Да здравствует атмосфера, естественная атмосфера Земли, не искусственная под лунным куполом! Настоящая!
Все равно я ожидал, что мое приземление будет совершаться как-то иначе. Никакая теория не предскажет реальных ощущений.
Место посадки оставалось для меня загадкой. То, что капсула сядет в пределах выбранного мною района, не подлежало сомнению, вот только район был великоват: задавая его, я сделал порядочную скидку на ветхость аппаратуры и недостаток свежей информации о планете. Выбор конкретного места приземления оставался за компьютером. Не водная поверхность, не горная местность, не вечные льды (впрочем, в заданном районе не было ни высоких гор, ни ледников), не топкое болото и, уж конечно, не водоем. Не населенный пункт. Лучше всего и не лес, а какое-нибудь поле.
Неужто на Земле мало полей?
Когда-то было много — триста семь лет назад и ранее. Более свежими данными о прародине человечества компьютер посадочной капсулы не располагал. Как и я, конечно. Более четырех веков назад с Лунной базы стартовала последняя баржа с переселенцами. А триста семь лет назад оборвалась связь с Землей.
Почему? Этого не знали те, кто все это время жил и работал на Лунной базе; не знал и я. Одно было известно точно: цивилизация не погибла. Ночная сторона земного диска, низко висящего над ближайшим горным хребтом, по-прежнему пестрила блестками освещенных городов в разрывах облачности; правда, судя по древним записям, свет ярчайших из них изрядно потускнел за последние столетия, зато мелких блесток стало гораздо больше. Не вулканы же зажигали эти огоньки!
Я очень внимательно изучил техническую документацию, но с хитроумной логикой, заложенной в программу выбора места посадки разобраться не сумел. Оставалась небеспочвенная надежда: какое бы место ни выбрал компьютер, меня найдут, меня спасут.
Капсула мягко раскачивалась. Один раз началась тряска, но быстро прекратилась. Все-таки удивительная штука — воздух! Еще удивительнее, когда он присутствует вокруг окружающих меня стен прямо-таки в ненормальном количестве. Тогда он начинает вести себя. Я читал, что в прошлом физики и инженеры Земли худо-бедно сумели обуздать его дурные наклонности, уменьшив силу наиболее разрушительных ураганов и торнадо. Изменилось ли что-нибудь к худшему с тех пор?
С одной стороны: с чего бы? С другой: почему бы и нет?
Я не сгорел и теперь вовсе не хотел, чтобы какой-нибудь дурной шквал оторвал капсуле крыло или с размаху шмякнул ее о скалу. Как быстро тупой и покорный фатализм сменяется постыдным страхом за свою шкуру!
На полутора тысячах метров над поверхностью я почувствовал, что капсула маневрирует — нормальные, плавные, осмысленные маневры на чистой аэродинамике. Было совершенно ясно, что компьютер нашел площадку и аккуратно подбирается к ней, дабы сделать приземление как можно более комфортным.
Сто метров… пятьдесят… двадцать…
Жестокий рывок — и красная муть перед глазами. Удар! Хруст не то конструкции, не то костей… Резкая боль. И чернота.
Бум-бум-бум-бум — снизу. От этих звуков я вынырнул из небытия. Кто-то колотил в днище моей капсулы, и был он явно не в духе. Так, бывало, стучал разводным ключом старый Томура, когда спускался проверить систему регенерации воды, а мы, безмозглые молокососы, шутки ради задраивали люк над его головой. Следовало подождать минут пять, потом открыть люк и быстро разбежаться, пока он не надрал кому-нибудь уши.
Либо Хелен, либо мне. Кому-нибудь из нас двоих. Других детей на станции не было.
Восемь человек, включая меня, — столько людей оставалось на Луне, когда я родился. Или все-таки девять?.. В тот день, когда я появился на свет, скончалась одна старушка, а вот что случилось раньше — мое рождение или ее смерть? Не знаю. Я даже имени ее не помню, потому что дети обладают привычкой мгновенно забывать ненужное, а когда я подрос, о старушке уже никто не вспоминал. Разве что ее дочь, тоже уже ветхая, да и та не вслух. Она была на удивление молчаливой старушкой.
Бум! Бум! Бум-м-м!!!
Нет, это стучал не Томура. Во-первых, удары звучали иначе, во-вторых, бежать мне никуда не хотелось, в-третьих — не моглось. Я был надежнейшим образом зафиксирован в ложементе. Только ложемент почему-то крепился к потолку, а не к полу.
