В доме было душно и пыльно. Окна затянуло паутиной. На полочке у входа стоял перекидной календарь, навсегда застрявший в августе прошлого года. На кухонном столе валялись старые газеты, пластиковые стаканчики, одиноко лежал в блюдце сухой пакетик испитого чая, ниточка с желтой этикеткой свешивалась, как хвост умершей мыши.
— Никогда это место не любила, — сказала Катя. — Я бы лучше в лес с палаткой, или на море. Но она говорила — на дачу, и мы ехали на дачу…
Как я здесь оказалась, тоскливо подумала Ирина, а вслух сказала:
— Ох, как тут много негативной энергии накопилось.
Демон бродил вокруг, чуть не натыкаясь на Катю, которая его не замечала. Он смотрел и, кажется, обнюхивал предметы, но ничего не касался руками. Наверное, он бесплотный, еще тоскливее подумала Ирина. Но щупать его, чтобы убедиться — пусть враги наши щупают.
— Выясни — свекровь болела? — сухо, голосом следователя начал демон. — Наблюдалась у кардиолога? Сколько ей было лет? Сколько времени прошло от ссоры до аварии? Когда наступила смерть? Делали ли вскрытие, и если да, то где?
— Слишком много вопросов, — пробормотала Ирина.
У нее в кармане зазвонил телефон. Демон насторожился; Ирина глянула на дисплей: высветился номер Вики.
— Кто это? — спросил демон.
— Вика, — ответила Ирина с подчеркнутым спокойствием. Подумала — и нажала отбой.
— Я ее отпустила на сегодня, — объяснила Кате, а на самом деле демону, чтобы окончательно избежать подозрений. — Потом перезвоню.
Демон прищурился. Неизвестно, что было у него на уме, но девушка заговорила снова:
— Теперь я не хочу на море. Если бы она была жива — я бы на даче сидела даже зимой!
— Работай, ведьма! — рявкнул демон. — Какие лекарства она принимала? Откуда известно, что аварию повлек сердечный приступ, что написано в свидетельстве о смерти?
— Если я не могу себе простить, что я ее довела, он мне и подавно не простит, — монотонно продолжала Катя.
— А ну тихо! — рявкнула Ирина на обоих, и оба, что удивительно, замолчали. Ведьма испытала мимолетное, но явственное удовлетворение.
— Да кто сказал, что ты ее довела? — заговорила мягче, обращаясь к Кате. — Не хнычь, сейчас все выясним…
Она заглянула в комнаты, но входить не стала. Вернулась на кухню, нашла в буфете рыжие чашки и картонную коробку с чайными пакетиками. Отыскала — чудо! — непочатую пластиковую бутылку с водой. Открыла кран на кухне, подождала, пока стечет ржавая вода, сполоснула электрочайник.
— Ты должна простить себя! — она говорила властно, уверенно, как на приеме. — Ты себя простишь — и он тебя простит!
Простая мысль вдруг заставила ее замереть с чайным пакетиком в руке:
— А ты, случайно, не беременная?
Катя вздрогнула:
— Нет.
— Жаль, — пробормотала Ирина. — Для дела можно было бы сказать ему, что ждешь ребенка.
Демон присвистнул с омерзением и одарил Ирину взглядом, которого она предпочла бы не видеть.
— Для какого дела? — сухо осведомилась Катя.
— Для нашего общего дела, — Ирине сделалось досадно. — Для его возвращения.
— Ложь никого не спасала, — сообщила Катя еще суше.
Ирина вздохнула; она много чего могла рассказать о целительных свойствах лжи, но боялась, что слушатели у нее неподходящие.
— Ну и как вы расстались со свекровью? Что ты ей последнее сказала?
Катя набрала в грудь воздуха:
— Сказала, что с меня хватит, я ее больше видеть не могу, что она жизнь ломает своему сыну и мне…
Голос ее оборвался. Глаза увлажнились снова.
— А она… она сказала, что я змея и безответственная стерва, и что она со мной в одном доме не останется… Что я смотрю на нее, будто смерти желаю!
Катя стиснула кулаки. С силой опустила на стол:
— Для чего я это говорю? Что это изменит? На что я надеюсь?!
— Сахар есть? — кротко спросила Ирина.
Она заново перетряхнула рассохшийся кухонный стол. В одном из ящиков нашлась картонная коробка с нарисованным от руки крестом. Ирина откинула крышку: это была аптечка. Обычный набор огородника: бинт, пластырь, анальгин, зеленка, леденцы от ангины…
— А это чьи таблетки? — Ирина выудила из коробки белую пачку с яркой полосой.
— Свекрови, наверное, — не глядя, сказала Катя. — Она обычно принимала этот… как его… кардостатин.
— Кардофибрат, — прочитала Ирина на упаковке.
Демон оказался вдруг очень близко, у самого лица:
— Она поменяла лекарство?!
Дрогнувшей рукой Ирина открыла коробочку. Вытащила пластинку с таблетками — двух недоставало.
— Кардофибрат! — демон ликовал. — Две таблетки! От смены препарата могло случиться головокружение! Помрачение! Ссора ни при чем: она просто неудачно поменяла лекарство! И не вовремя села за руль! Скажи девчонке: она не виновата, все дело в том…
— Но в последний месяц она никаких лекарств не принимала, — сказала Катя, не слыша его. — Только валерьянку.
Ирина впервые увидела разочарование на лице демона. Не просто разочарование — тоску.
— А какая красивая версия, — сказал он тихо.
— Это точно? — Ирина строго взглянула на Катю. — Может, она съела эти две таблетки, а тебе не сказала?
— Она эту коробку вообще сто лет не открывала, — твердо ответила девушка. — Свои лекарства носила при себе.
Демон отошел в дальний конец кухни. Вид у него был подавленный. Наблюдая за ним краем глаза, Ирина первый раз задала себе вопрос: а ему-то что за дело до этой Кати? Он, вроде бы, не знал ее до вчерашнего дня, не знал ее имени, понятия не имел, кто такая?
Это не демон, сказала она себе, переведя глаза на клеенчатую скатерть. Это, скорее всего, моя душевная болезнь…
Но что за дело моей душевной болезни до этой дуры с ее свекровью, дачей, соплями, с ее собакой?!
— Ну вот, — снова начала Катя, — она уехала, я ушла к себе и дверь закрыла. Надела наушники… а тут, как назло, в плеере сел аккумулятор. Я легла, закрыла глаза и слышала, как она уехала… Потом она вернулась, минут через пятнадцать… Загонять машину не стала, зашла, вышла и опять уехала.
— А зачем она возвращалась? — для порядка спросила Ирина.
Катя равнодушно пожала плечами:
— Забыла что-то. Мало ли.
Демон снова оживился:
— Что? Что она могла забыть?
Затрезвонил телефон у Ирины в кармане. Опять вызывала Вика; с невозмутимым лицом Ирина нажала отбой.
Ну сориентируйся, мысленно обращалась она к Вике. Ну пойми, что случилось. Ну помоги мне как-нибудь… Я не знаю как… Только не названивай мне, пожалуйста, или он все поймет, и я ненароком выколю себе глаз…
