- На праздник? Но это же прекрасно!
Камилл сморщился.
- Ну, во-первых, нам теперь придется остаться до утра... И еще, дело в том, что...
И он уставился на очутившуюся в его руках вторую чашу. Нере-шительно понес ее к губам и остановился. Глянул на Анну. Она смотрела на него в ожидании, приподняв брови и полуоткрыв губы. Лицо ее, расцвеченное красками и огнем, было незнакомым, гладкое крепкое тело точно светилось сквозь тонкую ткань.
- Лучше будет, если вы это выпьете, - сказал он резко. Анна за-глянула в мерцающую глубину чаши. Напиток оказался густым, ос-вежающим небо, точно мята, и очень вкусным.
Железные пальцы сдавили ее локоть.
- Не пейте много!
Анна передала чашу дальше, поправила волосы. Камилл глубо-ко вздохнул. Слава Богу, что он удержался...
Она улыбалась, ела плоды, что ей предлагали, разговаривала, но бросавший на нее длинные взгляды Камилл видел, что улыбка ее становилась напряженной, глаза - отсутствующими. Вот она провела ладонью по лбу и растерянно оглянулась, словно не понимая, как она сюда попала.
Что-то происходило. Анна чувствовала, как обострился слух. Она вдруг услышала шелест дождя и шорох ветра и писк пролетевшей птицы и шуршание ее белесых кожаных крыльев, режущих темноту, дождь, туман. Зрение стало странным - она словно видела сквозь стены на много миль вокруг: станцию с ее защитниками и захватчи-ками; комнату на базе, где крепко спал, положив под щеку ладони, Хью, и она могла разбудить его прикосновением взгляда, но лишь погладила по голове... Она могла проникнуть в недра этой серой планеты и увидеть лучи далекого солнца и звезд, вечно скрытых пе-леной дождя и бурых туч. А рядом Анна видела все как сквозь толщу воды. Опасливо протянув руку, прикоснулась к чьему-то теплу.
- Камилл?
Вместо ответа его пальцы крепко сжали ее запястье, и вовремя - ей уже казалось, что она взлетает. Вместо голосов и слов она слы-шала сейчас один праздничный музыкальный шум. Кожу обвевала теплая волна от очага, блики его пламени были физически ощутимы, прикосновение невесомой ткани превратилось в упорную, настойчи-вую ласку.
- Камилл? - повторила она непослушными губами, и имя эхом отозвалось в ее голове, повторяясь бесчисленными голосами: Ка-милл, Камилл, Ками-и... - Что это? Что со мной?
Анна тряхнула головой. Тысячи маленьких колокольчиков - каж-дый на свой лад - пели у нее в ушах. Кончики пальцев онемели. Хватка Камилла ослабла, но она перехватила ускользающую ладонь, провела по ней пальцами, изучая каждую впадинку, шероховатость, шрамик, линию, словно читая забытые письмена - снова и снова. Ка-милл отвернулся, стискивая зубы. У него не было сил высвободиться из этого нежного плена.
Она подняла тяжелые глаза. Вокруг плыла цветная пелена. Цветной туман, в котором вспыхивали теплые огни. И в этом тумане была только одна опора - твердая, бьющая током ладонь в ее паль-цах.
- Камилл... я не хочу... не пускай меня... я...
Лицо Камилла было совсем рядом - тяжело дышащее, с затуманенными глазами. Он жадно всматривался в нее, словно пытал-ся понять, узнать, прочесть... Анна потянулась к нему, но перестала воспринимать окружающее прежде, чем Камилл нагнулся к ее губам.
Она сидела, с недоумением оглядываясь, на заднем сиденье вездехода. Когда она успела уснуть? Они все еще едут к трикки? Внезапно ее руки взметнулись. На ней был наглухо застегнутый ком-бинезон. Анна растерянно пригладила волосы.
- Доброе утро, - сказал с водительского места Камилл.
- Уже утро? - испугалась Анна. - Я что, уснула?
- Вырубилась, как ребенок, - усмехнулся он, не оглядываясь.
- А мы... мы уже... мы едем от трикки?
- Да. Почему вы спрашиваете?
- Я думала, мне все это приснилось. Все как в тумане... Я пом-ню... что-то со мной творилось... я все видела и слышала... и чувст-вовала... как-то не так. Что это было, Камилл?
- Был Праздник Перемен, - нехотя отозвался он, - новое время года.
- Время года? Да здесь же всегда одно и то же!
- Да. Для всех, кроме трикки. Но теперь вы тоже будете замечать перемены. Трикки немного изменили вас... Ну, не пугайтесь, хуже вы от этого не стали. Просто немного обострилось восприятие. Вы пили особо приготовленный напиток. Его подают только близким друзьям.
- А... но... - нерешительно начала Анна.
Камилл дернул широкими плечами. Сказал ровно:
- В его состав входят и компоненты, вызывающие сексуальное возбуждение. Вы об этом хотели спросить?
Анна вспыхнула.
- Вы знали? Вы знали про это? Поэтому сами не пили! Почему вы не сказали мне?
Камилл вдруг ухмыльнулся.
- Мне было интересно на вас посмотреть
- Вы... вы!.. - она просто не находила слов.
- Ну, не расстраивайтесь, - бодро сказал Камилл, - я не мог отка-зать им, это бы их обидело...
- Ну и пили бы сами!
Камилл тяжело вздохнул. Сказал просто:
- Я не мог. Боялся не выдержать.
У Анны порозовели уши.
- И ничего страшного не произошло, - небрежно заметил Камилл. - Вы вели себя вполне прилично.
- Правда? Я совсем... я почти ничего не помню...
Камилл промолчал. Ладони его вспотели. Глупо заводиться. Глупо - при одном воспоминании о вздрагивающих у тебя под рукой упругой нежной груди, о бархатистости податливой спины, мягких гу-бах... И невидящих глазах, устремленных сквозь него... Этот-то взгляд его и остановил, хотя не остановил бы прежнего Сарти, бе-рущего все, что ему хотелось. Она любила... она желала не его... просто мужчину, любого мужчину. Не его.
Ему этого оказалось мало.
Хотя, кто знает, не жалеет ли он об этом уже сейчас...
Камилл остановил вездеход недалеко от станции. Только теперь Анна задумалась, что они будут делать дальше. Получил ли Камилл от трикки какую-нибудь помощь?
Перебираясь на переднее сиденье, она ощутила в кармане что-то твердое. Нерешительно достала найденную бляху. Взглянув на ее протянутую руку, Камилл быстро вскинул глаза:
- А, так вы знаете...
- Знаю...
Он не уловил в ее голосе слабо вопросительной интонации. Ска-зал нерешительно:
- И что вы об этом всем думаете?
- Не знаю, что и думать! - совершенно искренне ответила Анна.
Камилл откинулся на спинку сиденья, упираясь руками в пульт.
- Все дело в том, что я всегда был везунчиком - в школе, в дра-ках, у девушек, в Десанте... Я выводил своих парней из такого ада, где никто не мог остаться в живых. А я оставался. И они оставались. Это меня избаловало, и однажды я свое везенье переоценил. Они все... там. Все до единого. А я... ну вы видите.
Потом... Я никогда не сомневался в себе. В своих решениях. А когда вышел из больницы, со мной все было кончено. Я больше не мог быть командиром... и не из-за своего увечья. Я удрал от них. От друзей. Джозефины. Всех. Купил треть этой планеты, тогда она еще считалась необитаемой, эту станцию. И несколько лет прожил один. А потом появились трикки.
