Стало еще светлее. Наверно, солнце осветило вершины ближних гор. На улице, за каменной стеной, кто-то пронзительно закричал на непонятном, нездешнем языке. Надо торопиться.
Она накинула покрывало и, опустив руки, чуть-чуть запрокинула назад голову — так, как стояла до нее статуя. И всем телом почувствовала, что к этой позе она привыкла, — ведь именно так стояла она всегда перед теми, с кем рассталась навсегда. Стоять ей будет легко. Вот только душно под плотным покрывалом. Теперь надо замереть неподвижно и дышать так, как умеют только логитане, — чтобы не дрогнул ни один мускул. И тепло. Утратить человеческое тепло, стать ледяной, как ночной камень, — так умеют тоже одни логитане. Но нужно успеть, пока он не подошел и не коснулся ее.
В домике хлопнула дверь. Девушка замерла, не шевелясь. Сейчас он пройдет мимо и выйдет на улицу, направляясь к морю. Как жаль, что она не может его видеть…
Но сегодня он не пошел к морю. Она не ждала, она не хотела, чтобы это случилось так скоро, но помимо ее воли шаги стремительно ворвались в мастерскую, неистовые руки с такой силой сорвали с нее покрывало, что она едва удержалась, чтобы-не покачнуться, и горячие человеческие губы прижались к ее ногам — там, где на узкой, еще теплой щиколотке перекрещивались холодные ремешки сандалий.
Все, поняла она. Все. Не успела, не ждала так скоро. А теперь он поймет ее обман, потому что почувствует теплоту ее тела.
…Не почувствовать было невозможно. Он отшатнулся и вскочил на ноги. Вот и все. Даже вещью, мертвой, неподвижной вещью она не сумела для него стать.
Она вздохнула, тихонечко и виновато, и сделала шаг вперед, спускаясь со своего мраморного подножия.
Михаил Емцев, Еремей Парнов
ОРУЖИЕ ТВОИХ ГЛАЗ
Неповторимый запах железной дороги. Властный запах. Он уводит назад, назад. Заставляет припомнить давно пережитое, отшумевшее. С каждым днем оно уходило все дальше. И всегда возвращалось. Еще вчера он стоял у вагонного окна. Убегали столбы, и параллели проводов то подымались, то опускались. Уносились деревья, стога сена и белые хатки. Только горизонт оставался неподвижен. Будто он не подвластен ни времени, ни движению, этот далекий и чистый горизонт.
Сергей Александрович Мохов еще раз прошелся вдоль путей, взглянул на часы и не очень уверенно направился к вокзалу. Поравнявшись с причудливым кирпичным строением, на котором было написано «Кипяток», он остановился, опять посмотрел на черный циферблат своих часов и долго глядел на смутное свое отражение. Он никуда не спешил. И если бы его спросили, зачем он пришел сюда, не смог бы дать ясного ответа.
Когда-то он жил в этом городе. Помнил разрушенные его дома и пыльную листву высоких южных тополей. Здесь закончил школу, и воспоминание о выпускном вечере все еще грустно и ласково сжимало сердце. Они пришли на вокзал тогда прямо из школы. Разгоряченные, чуточку хмельные. Куда-то звали уходящие в ночь рельсы, чуть мерцали фиолетово-синие огоньки на путях.
Родился он в Херсоне, эвакуирован был в Свердловск. Может быть, поэтому и покинул без сожаления тихий украинский городок, в котором прожил три года. Уехал учиться в Москву.
Переписка с друзьями по школе быстро оборвалась — мальчишкам не до писем. Увлекли, закружили новые привязанности, Растерял, позабыл адреса. Шутка ли! Почти два десятилетия… Целая жизнь.
Он никого не нашел здесь из тех, с кем хотел повидаться. Все разъехались, разлетелись по огромной стране Исчезли руины. Появились кварталы новых домов. Сгинула толкучка, на пустыре построили стадион (товарищеская встреча между футбольными командами «Шинник» — «СКА» сегодня в 18:30). Карлов замок превратился в краеведческий музей.
А Юрка? Юрка уехал неизвестно куда. Что поделаешь?..
Пора домой. К трудам и заботам.
Но как тревожит душу этот догорающий день! Все ли он сделал для того, чтобы отыскать стертые временем следы?
Сладковато пахнет разогретый на солнце битум, ослепительный блик чуть дрожит на горячем рельсе и ревет маневровый паровоз на запасном пути.
Нужно взять билет, съездить в гостиницу за чемоданом, а не ходить тут неведомо зачем. Поезд отправляется в 19:03. Можно успеть перекусить на дорогу… Взять в вагон бутылку минералочки, купить керамическую свистульку сынишке…
В воздухе уже летает прилипчатый тополиный пух. Пыльный закат пламенеет в стеклах. Время почти не движется. Только в черном циферблате часов появляется и исчезает слегка искаженное отражение немолодого уже человека.
Сергей Александрович чуть наклонил голову и решительно зашагал к вокзалу. Но у буфета остановился, помедлил немного и толкнул обшарпанную дверь.
Он взял кружку пива и два бутерброда — с колбасой и сыром. Присел за круглый мраморный столик. На холодной кружке туманный налет. Медленно тает пена. Сергей Александрович немного отпил и отодвинул кружку.
На холодной кружке туманный налет. Медленно тает пена. Сергей немного отпил и отодвинул кружку.
— Твой Шкелетик снова загудел в больницу, — сказал Юрка.
Они сидели в привокзальном буфете. Для Сережи это была первая в жизни кружка пива. Горьковатый, терпко пахнущий хмелем напиток не нравился ему, но он не подавал виду. Пил и попыхивал сигаретой совсем как взрослый.
— Что с ним?
— Все то же. Голова, приступы.
Они помолчали и приложились к кружкам.
— И охота тебе с ним возиться, — лениво сказал Юрка.
Охота? При чем тут охота? Но как объяснить это Юрке! Как объяснить…
— Месяц проваляется, придет к концу четверти. Отстанет по всем предметам, — глядя в окно, сказал Сережа. Там медленно двигался тяжелый состав. На открытых платформах матово поблескивали груды угля.
— Он не отстанет, — криво улыбнулся Юрка. — Вундеркинд.
Да, вундеркинд. Ну и что? Это ему не даром дается.
— Каждый из нас по-своему вундеркинд, — философски сказал Сережа. Просто другой он. Понимаешь? Другой. — Сережа с трудом находил нужные слова.
Почему ты его не любишь? Почему вы все его не любите? За что? С самого начала настроились против парня. Почему, спрашивается?
— А чем он, по-твоему, хорош? — вспылил Юрка. — Почему ты один из всего класса с ним дружишь? Больше никто, только ты.
Сейчас у Юрки противные нахальные глаза. Они и вообще-то не очень скромны, эти голубые бусинки, но сейчас особенно. Неохота откровенничать с человеком, когда у него такой взгляд. Все же пиво крепкое. Забирает. У Сережи слегка шумело в ушах. Он улыбнулся. Не очень-то весело улыбнулся.
— Пойдем отсюда, здорово паровозами воняет.
