Оранжевая краска. Скотт прошел мимо раскрашенной яркими полосами банки, и голова едва доходила до нижнего края этикетки. Он вспомнил, как когда-то подолгу красил в погребе садовые стулья. Но все это было в прошлом, от которого его отделяло роковое падение в погреб.
Запрокинув голову, Скотт глядел на запачканную оранжевой краской ручку кисточки, торчащую из склянки гигантских размеров. Всего какой-то день тому назад он мог бы удержать кисточку в руках. Теперь же она была в десять раз длиннее его тела. Для него она стала огромной, полированной желтой дубиной, с острым, как нож, концом.
Раздался громкий щелчок, и погреб опять наполнился сравнимым с шумом океана ревом масляного обогревателя. Сердце забилось учащенно, но через некоторое время его биение снова стало ровным. Нет, никогда он не сможет привыкнуть к этому всегда неожиданному, как гром среди ясного неба, реву обогревателя. Но, впрочем, все равно, ведь мучиться осталось не больше четырех дней.
Ноги начали замерзать, нельзя было терять ни секунды. Пройдя между пустыми банками из-под краски, похожими на неуклюжих монстров, он вышел к свисающей перепутанными кольцами с крышки холодильника веревке толщиной с его тело.
Вот уж настоящее везение. Рядом с высящейся, как башня, коричневой бутылкой из-под скипидара Скотт нашел мятую тряпку розового цвета.
Судорожно обмотал часть ее вокруг тела, подоткнул под ноги, а на оставшуюся свободной часть лег спиной, ощутив под собой ее морщинистую поверхность и провалившись в нее, как в перину. От тряпки густо пахло краской и скипидаром, но ему уже было все равно. Укутавшись, он вскоре погрузился в ласковые объятия тепла.
Запрокинув голову и прищурившись. Скотт смотрел на такую далекую крышку холодильника. Оставалось преодолеть подъем в семьдесят пять футов. На стенке холодильника не было ни единой щербинки, в которую он мог бы поставить ногу. Опоры для ног надо будет искать на самой веревке. Но, по всей видимости, все семьдесят пять футов придется преодолеть, подтягиваясь на руках.
Глаза закрылись, и некоторое время Скотт пролежал, не открывая их.
Медленно дыша, он старался максимально расслабиться. Если бы в желудке унялась острая боль, вызванная голодом, он смог бы уснуть. Но эта боль волнами обрушивалась на стенки желудка, и от этого тот недовольно урчал.
Скотт недоумевал: неужели ощущения не обманывали его и желудок его был совершенно пуст?
Поймав себя на том, что он весь отдался мыслям о еде – о ростбифе, роняющем капли пряного соуса, и бифштексе, щедро посыпанном грибами с коричневыми краями и луком, – Скотт понял, что ему пора вставать.
Пошевелив еще раз отогревшимися пальцами ног, он сбросил с себя скользкое покрывало и встал.
Только теперь он вспомнил о происхождении тряпки, под которой отогрелся.
Это был обрывок нижней юбки, когда-то принадлежавшей Лу, но уже давно изношенной и выброшенной в коробку со старым тряпьем. Подняв уголок тряпки, Скотт помял пальцами мягкую ткань и ощутил странную, острую боль в груди и животе. Но уже не голод мучил его, а память об утерянном.
– Лу, – прошептал он, не в силах отвести взгляд от материи, которая когда-то касалась теплого, испускающего нежный аромат тела жены.
В сердцах Скотт бросил тряпку, и на лице его застыла суровая маска. Он поддал тряпку ногой. Потрясенный этим новым переживанием, отвернулся от тряпки и пошел твердым шагом к краю стола. Подойдя к веревке, ухватился за нее руками. Она была такая толстая, что он не мог ухватиться за нее пальцами. «Значит, придется ползти по ней, как по дереву».
К счастью, веревка свисала так, что первую часть пути Скотт мог проползти на четвереньках.
Он потянул веревку изо всех сил вниз, чтобы проверить, прочно ли она крепится наверху. Веревка чуть-чуть поддалась, потом натянулась. Скотт потянул еще раз. «Все, прочно держится». Но это означало крушение всех его надежд на то, что ему удастся сбросить вниз вместе с веревкой коробку печенья. Коробка лежала на скрученной кольцами на крышке холодильника веревке, и он питал некоторую надежду на то, что ему удастся стащить ее вниз.
– Ладно, – сказал Скотт и, набрав в легкие побольше воздуха, полез вверх.
Карабкаясь по веревке, он пользовался методом жителей побережий южных морей, при помощи которого они забираются на кокосовые пальмы, – колени подбирал повыше, тело выгибал дугой, сдавливая веревку ступнями, обхватив ее руками и цепляясь за нее пальцами. Не глядя вниз, Скотт упорно лез вверх.
Тяжело задышав, он напряг все мышцы, судорожно вжимаясь телом в веревку, которая сползла на несколько дюймов, а для него – на несколько футов вниз. Веревка заходила из стороны в сторону, извиваясь легкими волнами, а он висел на ней, дрожа всем телом.
Через несколько мгновений веревка замерла, и Скотт опять полез вверх, но теперь много осторожнее.
Через пять минут он добрался до первой петли свисающей веревки и уселся на ней верхом. Сидя, как на качелях. Скотт крепко держался рукой за веревку, упираясь спиной в холодильник. От стенки холодильника веяло холодом, но халат на нем был из толстой материи и поэтому холода он не чувствовал.
Скотт оглядел все необъятное пространство царства погреба, в котором жил. Где-то далеко – почти в миле от себя – увидел край скалы, груду садовых кресел, крокетные принадлежности. Взгляд его двинулся дальше. Вон там огромная пещера с водяным насосом, дальше гигантский водогрей, из-под которого выглядывает краешек его ночного убежища – крышки картонной коробки.
Взгляд переместился еще дальше, и он увидел обложку журнала.
Журнал лежал на подушечке на крышке металлического стола с ножками крест-накрест, который стоял рядом с тем столом, с которого он начал свой подъем по веревке. Раньше Скотт не замечал журнала, потому что его загораживали жестянки из-под краски. На обложке была фотография женщины.
Высокая, вряд ли красивая, но хорошенькая, она стояла, облокотившись на камень, и на лице ее сияло выражение довольства. На ней были плотно облегающий красный свитер и не менее плотно сидящие черные шорты, закрывавшие только бедра.
Скотт пристально глядел на фотографию дородной женщины: улыбаясь, она смотрела с обложки прямо на него.
«Странно», – подумал Скотт, сидя на веревке и болтая босыми ногами в воздухе. Он уже давно не испытывал желания. Его тело нуждалось лишь в том, что поддерживало жизнь, – в пище, одежде и тепле. Его существование в погребе, с того самого рокового зимнего дня, было подчинено одной цели – выжить. Иных желаний для него как бы и не существовало. Но сегодня он нашел обрывок нижней юбки Луизы и увидел огромную фотографию женщины.
