Она слышала, как клокочет слюна в глотке ближайшего из заключенных (уже пожилой костистый мужчина с резко выступающими скулами): он поперхнулся, но сдерживал кашель, не решаясь нарушить всеобщее молчание. Его сосед просто замер, согнувшись над столом и пожирая взглядом женскую фигуру. Третий, самый молодой с виду, вдруг истово перекрестился, но крест помимо его воли вышел «тюремный»: последним движением он далеко не благочинно провел рукой от плеча к плечу, будто чиркнул себя поперек горла большим пальцем. Так клянутся уголовники «на зарез».
Рипли подумала, что сейчас в столовой наверняка должны находиться и те, чьи голоса она слышала сквозь стенку душевой кабины. Кто же из них? Быть может, именно тот, кто крестится, говорил о ее особом предначертании? А скуластый выдвигал версию о сосуде греха? Кто знает… Возможно, и наоборот. Ведь ей неизвестны характеры. Впрочем, по крайней мере об одном из них она кое-что знает…
И именно к нему Рипли и подсела за столик, взяв свою порцию. К тому, кого знала.
К Дилону.
Дилон тоже сперва не сумел совладать с собой: при виде женщины он явственно вздрогнул. Однако почти тут же обуздал свои чувства.
Чтобы облегчить ему возможность контакта, Рипли заговорила с ним первой:
— Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сказали на похоронах… на кремации. — Она немного помедлила. — Мои товарищи оценили бы это, если бы только могли слышать. Во всяком случае, в последний путь их сопровождали не сухие казенные фразы.
Дилон поднес к губам стакан, отпил, снова поставил на столик.
Пальцы у него дрожали.
— Не знаю, что тебе обо мне известно, но явно не истина, — сказал он резко, но спокойно. — Я — убийца. И вдобавок насильник женщин. Как тебе это понравится?
— Жаль. — Рипли пожала плечами.
— Что?
— Жаль. Потому что из-за этого вы, должно быть, очень неуверенно чувствуете себя в моем присутствии.
Похоже, она сделала удачный ход. Некоторое время Дилон молчал, но когда заговорил, голос его был неожиданно мягок.
— Сестра, — сказал он, — у тебя есть Вера?
Рипли внимательно посмотрела на него:
— Наверное, есть немного. — Она все-таки сохраняла осторожность.
— А у нас много Веры. Так много, что и на тебя хватит, если ты пожелаешь вступить в наш круг.
Дилон снова говорил звучным, хорошо поставленным голосом, и Рипли поняла, что она вновь слышит проповедь. Интересно, искренен ли он в стремлении обратить ее, или просто «играет роль» перед своей паствой?
— Правда? А я было подумала, что женщины не могут вступать в ваше братство.
— Отныне — могут! — Дилон обвел взглядом окружающих, словно ожидая, что кто-то посмеет возразить. — Просто раньше не было такого прецедента, но лишь потому, что не было женщин. А сами мы ни для кого не делаем исключений. Мы ко всем относимся терпимо. Даже к тем, к кому нельзя терпимо относиться.
— Спасибо! — с неожиданной горечью ответила Рипли.
— Нет, это просто наш принцип, — Дилон поспешил сгладить впечатление от своей последней фразы. — Это не касается лично тебя… или еще кого-нибудь. — Он снова обвел взглядом тех, кто прислушивался к их разговору. — Видишь ли, сестра, с твоим прибытием у нас возникнут дополнительные проблемы. Но мы уже готовы смириться с ними, не возлагая на тебя вину. Не так ли, братья?! — вдруг рявкнул он почище Эндрюса.
— Так… так… — ответили ему со всех сторон.
Рипли ничего не могла понять:
— Вину?
— Да, сестра, — продолжал Дилон по-прежнему звучно и одновременно мягко. — Ты должна понять, что до тебя у нас здесь была хорошая жизнь… Очень хорошая.
Нет, он явно был искренен, а не играл роль «доброго пастыря». Но смысл его слов опять ускользал от Рипли.
— Хорошая жизнь… — медленно повторила она.
Дилон улыбнулся.
— Не было искушений, — просто сказал он.
И, опустившись на стул, вновь поднес к губам стакан с эрзац-кофе.
Клеменс демонстративно указал на аптечку, но Рипли покачала головой:
— Спасибо, не нужно. Я уже принимала лекарство.
Врач не поверил ей, так как лекарство содержало изрядную дозу снотворного. Это было сделано по прямому приказу директора: он, конечно, не надеялся все время до прибытия спасателей продержать свою незваную гостью в состоянии полудремы, но всерьез рассчитывал таким образом сбавить ее активность. Клеменсу, естественно, не нравилось это распоряжение, поэтому он особо и не настаивал.
Рипли опустилась на край койки.
— Вы лучше расскажите мне о Вере, — попросила она.
Врач перевел взгляд на вход в госпитальный отсек. Да, дверь закрыта.
— Дилон и прочие… — он усмехнулся. — Словом, они обратились к религии. Назревало это давно, но качественный скачок произошел чуть больше пяти лет назад.
Рипли внимательно наблюдала за Клеменсом.
— И что это за религия?
Клеменс помедлил с ответом.
— Ну… мне трудно сказать, — он снова усмехнулся. — Думаю, это мудрено определить и самому Дилону, а уж его пастве — и подавно. Пожалуй, все-таки Вера — это сводный, обобщенный вариант христианства. Во всяком случае так, как они его здесь представляют. «Не убий ближнего своего, ибо он, как и ты, уже совершал убийства, что и низвергло его в пучины Ярости» — что-то в этом роде. — Врач задумался, припоминая. — Так вот, когда тюрьму было решено ликвидировать, Дилон и все остальные… То есть, говоря «все», я имею в виду теперешний состав заключенных, а тогда этими идеями прониклась лишь малая часть тюремной публики… Короче говоря, все верующие — они называют друг друга «братья» — решили остаться здесь.
Клеменс присел на койку напротив Рипли.
— Но ведь они не могли просто так вот взять и остаться, верно? — продолжал он. — Им разрешили это сделать, но на определенных условиях. А именно: с ними здесь остаются директор, его заместитель — один из младших офицеров — и врач. То есть я. Фактически мы втроем представляем всю тюремную администрацию. Но таким образом она — то есть администрация — сохраняет видимость существования.
— И как вам удалось получить такое завидное назначение?
— А как вам нравится ваша новая прическа? — ответил врач вопросом на вопрос.
Рипли машинально подняла руку, коснувшись бритой головы.
— Нормально, — она нахмурилась, — но при чем здесь…
— Вот именно, что ни при чем, — Клеменс посмотрел на нее с некоторой иронией. — Просто я хотел показать вам, что не вы одни имеете право, извините за выражение, пудрить мозги.
Рипли прекрасно поняла его, но молчала в ожидании продолжения.
— Итак, из-за вас я серьезно нарушил свои отношения с Эндрюсом, а отношения эти были хотя и не сердечными, но достаточно дружескими. Кроме того, ввел вас в историю нашей планеты, а также прочитал краткий курс лекций на религиозно-философскую тему.
