Пак высыпала на ладонь остатки марафета, втянула носом белый порошок. Ноги стали держать ее потверже. Но все равно в глазах мельтешило, мир качался и расплывался, сума казалась пудовой, хотя в мире не найти игрушки легче и меньше «сузи». Хотелось пойти в свою развалюху, передохнуть, поспать. Но Пак отлично знала, что тогда ей кранты, что во второй раз она не соберется, что вкатит в вены обе дозы и к следующему утру превратится в тряпку, о которую разве что вытрут ноги — если не побрезгуют только. И она поплелась вверх.
Из поселка Пак вышла незамеченной. Лишь какой-то шалопай плюнул ей вслед, но ему было безразлично, куда плетется эта старая потрепанная шлюха.
Никаких легавых она пока не встречала. Все было как обычно — тихо и спокойно. Какой дурень попрется ни с того ни с сего в горы! Туристов в здешних краях не водилось, да и чего им тут ловить? Нет, врешь, в этой глухомани и не может быть никого. А по телеку и по радио — болтают! Болтуны поганые! Пак сама себя успокаивала, но все равно ее трясло. Ноги подкашивались.
Два раза над головой проносились вертолеты. Она прижималась к стволам, обмирая со страху. Что им стоило спустить веревочную лестницу и высадить парочку легавых или солдат? Для них это небольшая разминка, для нее — гибель.
Через каждые сорок метров она присаживалась и переводила дыхание. Склон был пологий, но сил не хватало. Почти у самой цели она все же достала ширево. Зубами содрала полупрозрачный пластик. Долго не могла нащупать вену, руки дрожали. Но такое было не впервые, Пак справилась. Облегчение пришло почти мгновенно. Она отбросила ненужный шприц и тихо засмеялась. Слезы текли из глаз, но она не утирала их — все было в кайф. А главное, ожило, проснулось тело.
Она поднялась на ноги, потрясла головой так, что черные сальные волосы рассыпались по плечам. Вытащила подружку «сузи» из сумы, запихнула ее за пояс, два рожка и «лимонки» распихала по карманам широченных, когда-то светлых, но засаленных до невозможности брючат. И пошла наверх.
Теперь ей сам черт был не страшен. Да и не водилось тут никаких чертей! Разве что дикари да легавые.
У входа в пещеру росло высоченное дерево. И Пак немного постояла, опершись о его ствол спиной. Дошла! Добралась! Всем назло. Вот так вот! Что, взяли?! Поймали? Фиг вам всем! Она беззвучно смеялась. И думала: вот придет жирный увалень Хромой, а тут пусто! На-ка, выкуси! Не в масть ему! Врешь! Ублюдок поганый! Размечтался, думал, дуреху нашел, а сам фрайернулся, шестерня зеленая! Она представляла, как Хромой выпучит свои красненькие поросячьи глазки, как разинет фиксатый роток, и не могла сдержать хохота. Давно Пак Банге не было так легко и весело.
Смолкла она внезапно. Чья-то потная и широкая лапа заткнула ей рот, лишила дыхания. Потом лапа сползла пониже и сжала горло. В бок уперлось что-то холодное и твердое. На ухо, обдавая вонючим дыханием, прошептали:
— Нехорошо, очень некрасиво, Пак. Я тебе помог, а ты так поступаешь.
Это был голос Хромого. Следил, гад! Пак трепыхнулась. Безрезультатно. Ей стало ясно, что она уже никогда не вернется с гор в поселок, да и вообще никуда не вернется. Хромой сжимал горло все сильнее. И тащил потихоньку к входу в пещеру.
— Ты не бойся, подруженька, я тебя придушу не сразу, не сейчас, — слюнил в ухо Хромой, — вот покажешь место, убедишь старого человека, что не обманула его, так и придушу. А может, и не придушу. Ведь и ты, небось, жить хочешь? Что скажешь?
Он чуть ослабил хватку. И Пак просипела:
— Тварюга вонючая!
— Ну ничего, ничего, — успокоил ее Хромой.
И поволок в подземелье. Им надо было пройти сотни четыре метров, прежде чем выбратьс? на тропу. Но ноги у Пак совсем ослабли. Она подогнула колени, и Хромой остановился.
— Падла, — прохрипела она.
Хромой обиделся.
— Не шурши, девочка, — произнес он брюзгливо. — Не трону. Видишь, я твою погремушку не вытащил из-за ремешка даже. Ну, чего ты?! Возьмем, поделимся, ну мы же люди свои, а?
Деваться было некуда. Не пальбу же поднимать тут, в пещере! Да еще и не подымешь ничего такого. Пак дышала, как загнанная кобылица. Сердце рвалось из груди.
— Лады, Хромой, — наконец выдавила она из себя, — пойдем!
В темноте пещеры она ориентировалась, как в своей неосвещенной развалюхе по ночам. И им потребовалось всего несколько минут, чтобы добраться до лаза, до щели, из которой можно было вылезти прямо на «тропу».
— Ну, чего стал, давай! — сказала Пак.
— Не-е, подруженька, ты полезешь первой! — Хромой снял с плеча тяжелый ручной пулемет и выразительно качнул стволом.
Пак встала на выступ, высунула голову в щель. В следующую секунду Хромой ее вытолкнул наружу. И выскочил сам.
Все последующее предстало перед ней нелепой и дикой галлюцинацией. Сначала раздался оглушительный треск пулемета за ее спиной. Пак в долю мгновения испугалась до оцепенения, ей показалось, что Хромой убивает ее, изрешечивает насквозь. Но Хромой стрелял не в нее.
Повернув голову вперед, Пак увидела летящее на них огромное чудовище с ужасающим, нечеловеческим лицом. В другое время она бы сжалась в комок, упала. Но сейчас что-то обуяло ее. Пак, выдернув из-за пояса «сузи», принялась левой рукой палить в грудь бегущего на нее. Правой она нашарила «лимонку» и, зубами, вырвав чеку, метнула гранату. Ее почти сразу бросило наземь. Но Пак видела, как чудовищу перебило кисть, как из страшной когтистой лапы вывалилось что-то круглое, поблескивающее. Она тут же бросила вторую гранату, потом третью. Уши заложило. Мир исчез.
Но через миг сознание вернулось. Она не понимала — то ли это действие наркотика, то ли вообще бред какой-то! Все вокруг было изуродовано, искалечено, обожжено. Горели кусты, тлели перебитые осыпавшиеся ветки и трава. Пахло едким дымом. Хромой, весь обожженный и грязный, в разодранной рубахе и с кровавым бельмом вместо левого глаза, стоя на одном колене, безостановочно палил вверх. Пулемет трясся в его руках, будто непременно желал вырваться из них.
Пак задрала голову. Там в вышине ползло вверх по совершенно голой изуродованной сосне то самое двуногое страшное чудовище. Верхние лапы его болтались плетьми. Но оно как-то умудрялось перебирать нижними, выгибаться, вжиматься в дерево и, несмотря на увечье, на бешеную пальбу, поднималось все выше и выше. Пак видела, как обрывками слетал с тела чудовища его серый балахон и открывалось что-то поблескивающее, зеленое, неживое. Это было самое форменное сумасшествие. И она, подобрав свой крошечный автоматик, принялась выпускать вверх очередь за очередью. Одновременно Пак истерически хохотала во все горло. Так, что даже Хромой вдруг стих на секунду и уставился на нее уцелевшим выпученным глазом.
