Сразу похолодало, и рыжий пар вырывался из конских ноздрей, когда застоявшиеся лошади фыркали и вздыхали.
Мы молча стали спускаться к юрте. Лошади на крутом склоне ступали осторожно, не спеша, часто поворачивая из стороны в сторону, инстинктивно чуя опасность. Бросив поводья, я стал в стременах, чтоб облегчить коню спуск, не мешать.
Наконец мы выбрались на ровное место, свернули за увал и увидели костерок около юрты; прямой столбик белого дыма поднимался над пламенем. У огня сидели жена и сестра Дердеша, его сыновья и племянник. Абдулла поднялся и шагнул нам навстречу.
— Дядя задерживается, — сказал он.
— Похоже… — пробормотал я, слезая с лошади.
Тут от ручья к поляне поднялся сам Дердеш. Он, право, был ростом как лошадь в холке, и плечи его — под стать лошадиным. А под мышкой в согнутой руке он нес кого-то — виднелись лишь подошвы сапог.
— Вот, начальник, Осман-Савай, — сказал Дердеш и резким движением бросил к моим ногам чье-то тощее тельце. — Брыкался, да, видно, устал.
Оказавшись на земле, человечек вдруг заюлил, завертелся, вскочил на ноги, запрыгал, спутанный, норовя ударить Дердеша головой в живот. Ярость бритоголового, с выпученными круглыми глазками Осман-Савая была неистовой. Не будь у него во рту кляпа, ущелье наполнилось бы, наверное, диким визгом.
У Галицкого оказался в руках револьвер, и только под его дулом джельдет-башкосек успокоился. Мы знали Осман-Савая по описаниям, но никакие омерзительные сравнения не оказались для него преувеличением.
— Если ты будешь вести себя тихо, — сказал Галицкий по-киргизски, обратившись к Осман-Саваю, — я прикажу вынуть кляп.
Осман-Савай закивал часто и мелко.
— Пить, пить, — попросил он первым делом. Он напился из моих рук и лег тихо между мною и Галицким.
— Почему, Дердеш-ака, вы не сказали мне, что пойдете за Осман-Саваем?
— Начальник не спрашивал — я не говорил. Нужно было джельдета по дороге встретить. От пещеры, где мы прятались, юрта словно на ладони видна. Почуяв неладное, он мог не вернуться в пещеру. Пошел бы предупредить…
— Все понятно, — прервал его Галицкий. — Дердеш-мерген, вы точно знаете, где тайный склад Джаныбека?
— Да.
Осман-Савай ошалело глянул на Дердеша, потом упал ничком, сжался и зашипел проклятья.
— Мы очень хорошо осматривали ущелье и скалу, о которой вы говорите, — сказал Галицкий. — Это монолит, высотой в шесть сотен метров. Там негде спрятать ни оружие, ни продовольствие.
— Плохо смотрели, начальник, — улыбнулся Дердеш.
— Хорошо смотрели. Может быть, мы о разных скалах говорим? Их много в ущелье.
— Против той Мамбетбай живет. Он и сторожит сокровища.
— Мамбетбай… — Галицкий постарался не показать себя ошарашенным, но крайнее удивление прозвучало в его голосе явно. Все приехавшие со мною уже слышали от меня о Мамбетбае-предателе. Но одно дело — сказанное мной, другое — услышанное от Дердеша, пришедшего с той стороны, из-за границы.
— Да. Мамбетбай.
— Значит, Мамбетбай — предатель!
— Он верно служит курбаши, — сказал Дердеш. — Он его человек. Вы всегда преследовали тех басмачей, которых хотел уничтожить Джаныбек-казы. Но никогда его самого.
— Вы уверены, что Мамбетбай знает о сокровищах? — спросил Галицкий.
Дердеш пристально посмотрел на него.
— Он — ваш проводник. Вы верите Мамбетбаю. Но служит он Джаныбеку.
— Красный пес! — заверещал Осман-Савай. — Да будь проклят твой род!
Дердеш нахмурился:
— Твои проклятья, джельдет, подтверждают — я говорю правду. Мамбетбая ты не раз видел вместе с Джаныбек-казы.
— Возможно, — сказал Галицкий, — только его проклятий и ваших слов мало. Мы доверяли Мамбету. Вы можете доказать, что он знает о тайнике? Он действительно живет против Красной скалы. Мы каждый день проезжаем мимо, но не знаем ничего о сокровищах, спрятанных в ней, хотя исследовали местность очень внимательно.
— Вы сами, начальник, были на скале? — спросил Дердеш Галицкого.
— Да.
— Вы вспомните… Там, где скала почти вплотную притиснута к горе, заметен свежий излом.
— Говорят, эта трещина появилась после землетрясения в 1911 году.
— Это не трещина, это лаз в пещеру. Огромный кусок скалы отошел от Кызылжар в провал горы.
— Осман-Савай знал о сокровищах? — настойчиво спросил Галицкий.
— О сокровищах знал, но не знал места. Джаныбек-казы приказал мне не подпускать его к тайнику. Поэтому я отправил его к почтовому камню, а сам за это время должен был взять из сокровищ деньги и под охраной Осман-Савая доставить в Кашгарию. Но я не пошел за сокровищами. Я ждал встречи с семьей. Я увиделся и с племянником. Я слышал — советский закон не мстит. Начальник Исабаев подтвердил. Если нет — расстреляйте меня. Только семью и племянника с сестрой не трогайте. Они ни в чем не виноваты.
Дердеш начинал нервничать. Я постарался его успокоить, заверив, что пограничный начальник не хотел обидеть его.
Думал Дердеш туго. Он довольно долго сидел молча, уронив руки на колени, и старался сообразить: чего, собственно, от него хотят?
Тогда я постарался натолкнуть его на мысль:
— Вот если человек, кого мы, предположим, пошлем к Мамбету, скажет: «Я — от Дердеша», или: «Я — от Джаныбека», — поверит ему Мамбет?
— Слову не поверит.
— А чему поверит?
Дердеш полез за пазуху халата и достал продолговатый, в два пальца камень.
— Вот если человек, которого вы пошлете, передаст Мамбетбаю этот обломок, Мамбетбай поверит полностью.
Я взял камень и с пристальным вниманием осмотрел его при пляшущем свете костра. На камне не было ни знаков, ни царапин — просто сколок от большого камня, и все. Потом его разглядывал Галицкий, другие товарищи, тоже никаких особых примет не нашли.
— Что ищете? — спросил Дердеш. — Камень-сколок. Только он ляжет на место, откуда его отбили.
— А откуда он отбит? — спросил я.
— Не знаю. И никто, кроме Мамбетбая, не знает. И только после проверки Мамбетбай примет человека как своего. Пусть к нему пойдет Абдулла, мой племянник. Ведь никто, кроме Джаныбека и меня, не ведает, у кого в руках сколок превратится в ключ к сокровищам.
— Понятно… — протянул Галицкий. — Но…
— Даже если бы вы обнаружили сколок на моем трупе, вы не могли бы предположить, что он значит. Мамбетбай, если это нужно, успеет прибыть сюда к утру. А вы знаете, он не станет по пустякам трястись ночь на осле.
— Хоп! — сказал Галицкий, и я повторил «хоп!» вслед за ним.
— Можно ехать, товарищ командир? — спросил Абдулла.
— Поезжай. И пусть Мамбетбай будет здесь к рассвету. Скажешь, Дердеш заболел и сам не сможет выполнить поручение Джаныбек-казы.
