Надо уходить! Спасаться самостоятельно. Я здесь как между молотом и наковальней. В комнате, словно в горне, ворочалось пламя, и невидимый подмастерье раздувал мехи! Забраться на крышу? Перебежать к торцу здания, где огонь не так силен? Меня заметят и снимут. Сидеть, забившись в угол, и в конце концов получить ожоги третьей или четвертой степени вовсе не хотелось. А если сюда ворвется Николаев?! Я лучше спрыгну и разобьюсь, чем позволю ему приблизиться!
Внизу безутешно, с надрывом закричала женщина. Она вырывалась из рук санитаров и голосила, голосила…
Будто откликаясь, на кухне соседней квартиры лязгнула форточка, распахнулась под напором горячего воздуха. Из нее повалил дым; на подоконник легли оранжевые отсветы. Стекла дребезжали. Громыхнуло – утробно, мощно, и я дернулся как ужаленный – еле слышимый, словно издалека, донесся детский рев. По-настоящему, взахлеб. На меня точно спикировал десяток разъяренных ос. Я присел, закрывая лицо от ядовитых жал, в глазах потемнело. Ситуация донельзя напоминала… А, черт! Николаев вот-вот пойдет на второй круг! Спасать, как же. Взрослые – ерунда, их жизнь давно испорчена, у них, ха-ха, есть выбор. Да или нет. Николаев обязан спросить, если человек в сознании. Правда… никто еще не отказывался. Но ребенок?!
Кто живет в квартире? Хоть убей, не вспомню! Дежурные "здрасте – до свидания – соль не одолжите?", а встретишь в магазине – и не узнаешь. Сколько у них детей, один? Какого возраста? Почему ребенок не догадался выйти на балкон? Взрослых нет дома?
Спину обдало жаром: дым накатывал волнами, частички гари – осиная стая – роились, отблескивая угольно-рдяными брюшками. Полотенце высыхало, и дышать становилось всё труднее.
Что же творится у соседей? Или всё не так плохо? Лаврецкий, не оправдывайся! Ясно, что поджилки трясутся: геройствовать на словах – совсем не то, что на деле. Раз у тебя горит, значит, и там. Стало быть, надо лезть. Достану, потом – на балкон, выберусь на крышу… А если не сумеешь? Погибнете вместе! Тем более… вдруг их двое? Я лихорадочно пытался вспомнить – и не мог. Мысли расползались драной ветошью.
Зачем тебе лезть за детьми? Зачем?! – потому что тогда их спасет Олег! Врагу такого не пожелаю.
Я прикинул расстояние между балконами: прыгнуть не сумею, не спортсмен. Однако допустить, чтобы этот негодяй… Я расшвырял барахло и, поднатужась, выдрал из-под матраса доски. Перекинул на соседний балкон. Чертовски ненадежная опора, но что делать? Поборов страх, я залез на перила.
Мир ухнул в тартарары, под ногами разверзлась пропасть: тянула в себя, засасывала.
Заставив себя не глядеть на землю, я сосредоточился на балконе. Тот был почти пуст, в углу приткнулась кособокая самодельная этажерка, на обшарпанном табурете стоял таз с прищепками, хорошо видными отсюда.
Прикрыв глаза, я ступил на шаткий мостик.
Только не смотри вниз, не смотри… Шажок. Другой. Ме-едленно. Та-ак, молодец. Доски – шампуры громадного мангала – предательски гнулись.
От напряжения я весь взмок. В голове плескались обрывки дурацких мыслей: сорвусь, упаду… если не умру сразу, то… Боязнь шла рядом, окатывая зябкой дрожью, от которой стучали зубы. Жутко хотелось повернуть назад.
Мог бы – влепил себе пощечину. Трус! Слабак!
Прилив злости стряхнул оцепенение. Я будто начал двигаться быстрее… не знаю почему – так казалось.
Сегодня быстрый слой держался недолго – часа полтора по внутреннему времени. Снаружи прошло минут шесть. Я был готов к отключению и последнего из спасенных – мужчину лет уже… сорока – не отдал напарникам, а вынес из подъезда самостоятельно. Чутье не подвело: секундой позже меня выбросило в нормальный, "медленный" поток. Мужчина был с девятого, я не успел обследовать этаж до конца.
Потерявшего сознание человека забрали санитары, а я без сил упал на газон – внезапно, резко начался откат. Дело привычное, однако сегодня пришлось особенно туго. Я действительно устал. Доктор прав: нельзя нарушать режим. Но кто бы спасал людей, попавших в огненную ловушку? Ясно, что друзья-товарищи. Вопрос в том, скольких бы успели.
Даст бог, на девятом никого больше нет, а с нижних я вытащил всех. Остальных снимут с балконов. В голове звенело, перед глазами расплывались цветные пятна. Я с трудом перевернулся на спину, уставившись в низкое свинцовое небо: там бугрились тучи. Или это дым марает облака? Попытался сесть и не смог. Тело отказывается служить, жесты – медленные, неуверенные, как у пьяного, любое движение отдается болью в висках и затылке.
Подбежала толстая докторша, начала щупать пульс.
– Нормально, – просипел я. – Живой.
Она отошла к носилкам для пострадавших; возле "скорых" с распахнутыми дверцами хлопотали врачи, фельдшеры и медсестры. Полураздетых, чумазых от копоти людей в обгоревших лохмотьях отводили, закутав одеялами. Куда – я уже не видел.
Моя группа продолжала работу вместе с отделениями газодымозащитников. Как и всегда.
Что-то худо… наверно, отрублюсь. И в больницу, с сиреной… к доброму доктору Айболиту Ивановичу…
Над головой возник микрофон со знакомой "пятеркой" на ободке и бледное лицо репортера. Оператор за его плечом навел на меня камеру. Оранжевые блики на объективе, рев пожара в стороне. Газодымозащитники борются за людские жизни, а чмо в модном, с искрой, пиджаке красуется перед зрителями.
– И вот, наконец, мы видим героя после работы. Видим, как он отдыхает, развалившись на травке, точно свинья в грязи.
– Пшел вон! – чья-то рука оттащила юнца, исчез и оператор. Я узнал Костин голос. – Плотный огонь на девятом с левого угла дома, – сообщил он, на миг зависнув надо мной. – Посередине и справа – чуть меньше. Но там пусто, ни одного человека. Продолжаем эвакуацию с фасада.
– Уверен? – прохрипел я.
– Судя по внешнему осмотру…
– Внутри, Костя!
– А ты разве не?..
У носилок, а мне показалось – над ухом, раздался женский крик.
– Ребенок, мой ребенок!
И проклятая память отозвалась давним: "Дети, где мои дети?!", тасуя воспоминания, как шулер колоду карт. Я не мог слышать тот отчаянный стон, узнал только со слов Кости. Но подсознание считало иначе: твой приговор, Феникс. Плати!
Утешая женщину, вклинилась пухлая докторша:
– Вы не переживайте, мы всех найдем. Кто у вас, мальчик? девочка?
– Мальчик! – рыдала женщина. – Семь лет…
– Какой этаж?
– Девятый, семьдесят вторая квартира! Первый подъезд.
– Девятый этаж, мальчик, семь лет… – говорила врач в сторону. – Нету? Как нету? Посмотрите в третьей машине! И там нет? Женщина, вы уверены, что ребенок…
– Да, да! Боже, спасите его! – Несчастная бросилась к подъезду; ее перехватили. Горький плач матери рвал душу.
