Машинный зал, из которого наблюдают за производством. Сотни людей молча смотрят на экраны. Все записывается, вплоть до мимики операторов, которую аналитики потом анализируют. Если потребуется какое-то действие, то его совершают всемером, таким образом снимается риск неверного движения или внезапного сумасшествия оператора.
Я смотрел на приближающуюся посадочную площадку и внезапно вспомнил статьи в прессе, где постоянно рисуют идиллические картинки будущего, как в одном и том же обществе живут люди, трансчеловеки и зачеловеки. Все три формы не просто сосуществуют, но и чуть ли не поют, взявшись за руки. Сперва, понятно, простых людей абсолютное большинство, к трансчеловекам они будут относиться снисходительно, а к зачеловекам – так ваще. Потом зачеловеки за несколько десятилетий разовьются настолько, что намного обгонят людей. Конечно, они будут жить, как добрые боги среди людей, заботиться о них, следить, чтобы никто не болел, чтобы у всех было материальное изобилие, чтобы все были счастливы. Ну, в смысле, я вот брошу все дела и начну вытаскивать из грязи пьяных бомжей… ну пусть не совсем бомжей и не так уж и пьяных, но в каждом времени свое понятие пьяни и бомжей. Сейчас, правда, проблем с жильем нет, последний завод по выпуску алкоголя давно закрыт, простые балдеют в виртуальных мирах, заботятся кто как может о здоровье, большая часть населения прошла омоложение стволовыми клетками, так что живут при коммунизме, и носы им машины вытирают, дети если и ходят в школу, то только если им хочется, обязательного образования нет, можно обучаться через глобальные сети, не выходя из дому, потом проходить тестирование, если прошел, получай диплом или еще что, хочешь, иди работай и вновь повышай квалификацию, а насильно ни-ни, так что абсолютное большинство не работает и не учится…
У нас в компании зло хмыкают, читая такое, Пескарькин пожимал плечами, только Кондрашов сказал откровенно:
– Бред, но это нужный бред. Пусть так и думают. Тот, кто готовится стать трансчеловеком, знает, как будет на самом деле, а то серое быдло, что даже читать разучилось, пусть полагает, будто с ним будут и дальше… политкорректно.
У здания-иглы уже выстроились ведущие работники завода. Меня встретили как микадо, кланялись церемонно и чуть ли не к руке прикладывались, все-таки самый первый МЭМС получен именно в моем проектном институте, в моей лаборатории и под моим руководством. Говорят, даже похож на меня, если малость сдвинуть фокусировку в микроскопе.
Я приветствовал всех картинно жизнерадостно, не люблю эти церемонии, тут же пригласил всех в главный зал. Вместительный лифт доставил нас туда через минуту, а еще через три минуты ожидания звонок сообщил, что первая партия МЭМСов проходит через все контролирующие заслоны и через полчаса будет на выходе.
Кондрашов нервно потирал руки, шутил насчет духового оркестра и охотничьих рожков, но тут он напутал, желая польстить мне, самому старому из присутствующих: в духовых оркестрах, насколько я знаю, охотничьи рожки не звучали. Хотя, может, и звучали, не уверен.
– Знаменательный день, – сказал директор медцентра торопливо.
– Это да, – согласился я. – Хорошо, прессы нет.
– Наш завод строго засекречен, – сообщил директор, будто для меня это новость. – Но там есть комната, где могут присутствовать… виртуально. Направимся туда?
Он улыбался и выпячивал грудь, все записывается, наши лица крупным и общим планом войдут в историю. Мое сердце колотится настолько часто, индикатор на запястье налился красным, как спелый помидор. Тревожно кольнула электрическая искра, обращая внимание на цвет тревоги. Я постарался дышать спокойнее, вроде бы все идет по заведенным еще в допотопье правилам, когда сыворотку или вакцину первыми испытывают на себе сами создатели.
На самом же деле я сравнительно здоров, активен, энергичен, бодр, много работаю, иногда могу и отдохнуть, несмотря на свои сто пятнадцать лет, в то время как именно в этот день и час умирают сотни человек в нашем регионе и тысячи – по всему миру. Однако же, покончив с вывихом политкорректности, мы не бросаемся вытаскивать из дерьма всех-всех, так что мы делаем то, что единственно верно: повышаем выживаемость человеческого вида, даже если для этого надо добить наиболее слабых его представителей. Ну, это так, для красного словца, на самом деле никого не добиваем, но и не бросаем все силы ученых и медиков, чтобы заставить продолжать жить пьяную наркоманку-лесбиянку, принимающую психотропики, трижды судимую и склонную к клептомании, насилию, вспышкам бешенства и прочим вывихам.
Директор сказал торопливо:
– Мы планируем расфасовывать в мини-баллончики размером с мизинец. Два-три впрыска аэрозоля в рот – этого достаточно.
– Может, – сказал я, – проще с таблетками? Вернее, в капсулах?
Директор виновато улыбнулся.
– Исследования показывают, что людям привычнее спреи.
Они с главным инженером переглянулись, стараясь сделать это незаметно, я ощутил короткий импульс досады. Хотя я впереди большинства этих молодых и подтянутых ребят, не заставших древние времена, но время от времени прорывается мое дремучее прошлое. На самом деле таблетки теперь под стеклом в каком-нибудь музее, капсулы перестали глотать лет тридцать тому, а для нашего времени это вечность.
– Хорошо, – согласился я. – Дискомфорта нужно избегать везде, где возможно.
Все экраны показывают, как медленно открываются тяжелые заслонки из перестроенного металла, их не прожечь даже термоядерным взрывом, в камеру вдвигается небольшая коробочка, на мгновение все замирают, заслонка закрывается, датчики проверяют придирчиво и докладывают о надежности изоляции, затем открывается дверка с другой стороны, направленные силовые поля передвигают коробочку по узкой трубке с множеством контролирующих приборов в следующий отсек…
Директор пояснил виновато:
– Перестраховка двенадцатикратная, так определил комитет по надзору за безопасностью. Конечно, когда-то покажется глупостью, но, чтобы успокоить общественность…
Я покачал головой.
– Не стоит экономить на ремнях безопасности.
Они не поняли, а я не стал напоминать, что, когда появились эти ремни, мужчины стыдились пристегиваться, чтобы не прослыть трусами. Да и в хоккей раньше играли без шлемов и масок.
Изображение последней камеры вывели на большой экран. Мне даже почудилось, что я вижу отдельные наномеханизмы в коробочке, но, конечно, иллюзия, наконец щелчок, поднялась тяжелая заслонка, невидимые руки выдвинули на поддон коробочку размером с женскую пудреницу. Не брякнуть бы такое сравнение вслух, из этого окружения никто не знает, что такое пудреница и как она выглядела.
