Опомнилась Лилечка, только ощутив весьма странный, но, кажется, уже знакомый ей запах, который впоследствии она охарактеризовала для себя как «запах преисподней». Примерно так пахло в черном, душном и давящем мире, куда их, пусть и с благой целью, уволокли недавно варнаки.
Как это и полагается, от испуга у девушки отнялся язык. Она даже дунуть в губную гармошку не могла, но тем не менее мелодия давно позабытого комсомольского композитора Кайдан-Дешкина от этого не угасла, а наоборот, продолжала набирать чистоту и силу.
Не далее как в пяти метрах от Лилечки в зарослях чертополоха торчал одинокий варнак, похожий на человека не больше, чем вставшая на дыбы слоновая черепаха, и пел, подрагивая лишь одним уголком щелеобразного жабьего рта. Глаза его, как всегда, были прикрыты уродливыми мешками век, еще более темных, чем вся остальная кожа.
Чем пугала эта сцена, так это своей предельной неестественностью – существо с обликом под стать дьявольскому ангельским голоском выводит "Взвей-тесь кост-ра-ми, си-ни-е но-чи… " (Никаких слов, естественно, не было, но в Лилечкином сознании они сами собой ложились на безупречно выверенный мотив).
Конечно, девушка знала, что варнаки в принципе не враги людям, но испуг ее, происшедший не столько от неожиданной встречи, сколько от памяти о дважды пережитом в прошлом темном ужасе, напрочь парализовал разум. Ничего толком не соображая, она бросилась назад, будто это сама смерть гналась за ней. Когда прямо наперерез Лилечке выскочили какие-то неизвестные люди, она даже обрадовалась (если только до крайности перепуганный человек может чему-то обрадоваться).
О людях этих девушка ничего определенного сказать не могла: ни сколько их было, ни как они выглядели, ни во что были одеты. Осталось также неизвестным, имели ли они при себе оружие. Никто из этих людей не успел даже слова сказать, а тем более прикоснуться к ней. Сзади уже опять разил запах преисподней, и все вокруг заволакивала тьма (а может, это у Лилечки просто в глазах потемнело).
Потом началось что-то страшное. Что именно, девушка объяснить не могла, но, по ее словам, страшным было все: и звуки, как будто бы тупым топором перерубают кости; и сковавшая ее тело тяжесть, от которой едва не остановилось сердце; и жар, обдавший спину так, что рубашка до сих пор липнет к лопаткам. Рядом происходила какая-то непонятная возня – не то варнак губил людей, не то люди добивали варнака.
Воспользовавшись тем, что обе стороны временно потеряли к ней интерес, Лилечка побрела куда глаза глядят (бежать она совершенно не могла). Оглядываться назад девушка не смела, а леденящие душу звуки схватки (к омерзительному хрусту костей добавились еще мучительные хрипы, какие может издавать только существо, преодолевающее грань между жизнью и смертью) старалась заглушить губной гармошкой. Тут Лилечку и встретил Зяблик, которого она узнала далеко не сразу. Некоторое время девушка еще сдерживалась и сдала окончательно только тогда, когда различила лица и узнала голоса своих спутников.
Закончив этот сбивчивый и маловразумительный рассказ, Лилечка попросила воды и сделала попытку упасть, которую вовремя предотвратил Лева Цыпф.
– Учись, Верка, – сказал Зяблик. – Вот такой должна быть истинная женщина. Нежной, пугливой и трепетной. А ты куришь, ругаешься, дерешься.
– Можно подумать, что со мной обмороки никогда не случались, – фыркнула Верка. – Да миллион раз! Просто они у меня очень короткие и я упасть не успеваю.
Оставив Лилечку на попечении Цыпфа и Верки, тройка ветеранов отправилась на осмотр места происшествия. По пути Смыков поинтересовался:
– Вы, братец мой, когда ее встретили, ничего поблизости подозрительного не заметили?
… – Если бы заметил, так давно бы уже сказал, – буркнул Зяблик. – Ты что, за лопуха меня держишь?
– И запаха странного не учуяли?
– Не учуял.
– Тогда не понимаю… – Смыков поковырял в ухе. – Но с другой стороны – зачем ей врать?
– Вот и разберемся сейчас… Стоп, приехали. От места встречи Зяблика с Лилечкой они на глаз проложили вдаль два расходящихся под прямым углом радиуса, затем принялись тщательно осматривать образовавшийся сектор. Когда его ширина превысила несколько сотен метров и стало окончательно ясно, что Лилечка сюда не доходила, все трое собрались на совещание.
– Ничего, – сказал Смыков.
– Буш, – развел руками Толгай.
– И у меня пусто, – подтвердил Зяблик. – Камень кругом, – для убедительности он топнул ногой. – Тут конь пройдет, следов не останется.
– Если драка была, что-то обязательно должно остаться, – возразил Смыков.
– Это если мы с тобой подеремся, – уточнил Зяблик. – А если варнак на людей навалится, то от них не останется даже мокрого места. Сволок он их в свою преисподнюю, вот и все дела.
– А где же «адов прах»?
– Ты заметь, ветер какой, – Зяблик сплюнул в сторону. – Развеял все к чертовой матери.
– Скользкая ситуация… Хотя врать ей все же ни к чему, – задумчиво повторил Смыков. – Остаются неясными два вопроса. Кем были те неизвестные люди и почему варнак напал на них? Раньше варнаки ничего подобного себе не позволяли.
– То раньше… Раньше они к людям на сто шагов боялись подойти. А потом осмелели. И началось… Кстати, все с той же Лилечки…
– Думаете, варнак ее охранял?
– Хрен его знает…
– Ну хорошо, а что вы тогда можете сказать о тех людях, которые напали на Лилечку?
– Нет здесь никаких людей… Давно их мухи съели.
– А если это были аггелы?
– Не знаю… Не могли к нам аггелы так близко подобраться.
– Ладно, – Смыков двинулся обратно. – Будем считать, что вопрос пока остается открытым…
К их возвращению Лилечка окончательно пришла в себя, но память ее от этого не прояснилась, а даже наоборот – сейчас она уже не была уверена, существовали ли те люди на самом деле или только померещились ей со страха.
– Знаете, как это бывает, – оправдывалась она. – Проснешься от кошмара, и у тебя перед глазами каждая мелочь стоит. А чуть погодя уже почти ничего и не помнишь, кроме жути.
– Как бы то ни было, но место это засвечено, – сказал Смыков. – Уходить отсюда надо. А пока соблюдайте максимальную осторожность и поодиночке не отлучайтесь.
– С пушкой бы надо окончательно разобраться, – внес предложение Зяблик. – Ведь договаривались: пока решения не примем, дальше не пойдем.
– Значит, так, – Смыков глянул на свои знаменитые часы. – Сейчас шестнадцать часов тридцать минут, второго июля неизвестно какого года. На раздумья нам отводятся сутки. Если завтра к этому времени никто своего решения не изменит, будем бросать жребий.
– Какого июля? – у Лилечки от удивления округлились глаза.
