Это немного успокоило Цыпфа, и он пригляделся к женщине повнимательней. Ничего особенного в ней не было. Усталое, уже поблекшее лицо. Тусклые, небрежно прибранные волосы. След очков на переносице. Да и наряд ее выглядел совершенно обыденно (хотя не для Будетляндии, а скорее для Отчины): мешковатые штаны неопределенного цвета, соответствующая им по фасону куртка, позаимствованная из неисчерпаемых запасов приснопамятного Управления исправительно-трудовых работ, грубые кирзовые ботинки.
На Леву женщина смотрела чуть прищурившись, не то с ехидцей, не то с затаенной жалостью.
– Может, поздороваемся? – она первой нарушила неловкое молчание.
– Здравствуйте, – произнес Цыпф натянуто. Сердце его продолжало колотиться. – Чем обязан?
– А попроще сказать нельзя? – женщина еще больше прищурилась.
– Разве мы с вами знакомы?
– Было дело, – кивнула она.
– И… как же вас зовут?
– Угадай с трех раз.
– Затрудняюсь, знаете ли… Вы из Отчины?
– Естественно.
– А как здесь оказались?
– Проездом, – загадочно ответила она. – Ну так как же меня все-таки зовут?
– Не помню, – сдался Лева. – Уж извините…
– А я-то надеялась… – Похоже, женщина и в самом деле была искренне огорчена. – Дырявая у тебя память, Лева.
– Память у меня как раз неплохая, – Цыпф уже окончательно освоился в странной ситуации и теперь лихорадочно пытался сообразить: кто эта женщина и чего она от него хочет.
– А цветочки кому? – поинтересовалась она. – Девочке?
– Да, – с достоинством кивнул Цыпф.
– Которая из них твоя? Та, что пожиже, или та, что поплотнее?
– Та, что поплотнее… Вы следили за нами?
– Имела удовольствие любоваться. Правда, издали.
– Почему именно издали?
Вопрос был наивный, хотя и с хитрецой. Женщина прекрасно поняла это, но ответила с обезоруживающей прямотой:
– Опасно к вам близко подходить. Многие уже за это поплатились.
– Ara… – Лева осторожно положил цветы на землю. – Скажите, пожалуйста… я давно интересуюсь… голова у вас от рогов не болит?
– Они у меня совсем маленькие, – женщина потрогала что-то в своих волосах. – Как у новорожденного козленочка. Хочешь посмотреть?
– Нет, спасибо…
По выражению глаз и по движениям своей собеседницы Лева уже догадался, что она под завязку накачана бдолахом и сейчас представляет собой смертельно опасную боевую машину, которой для расправы с отдельно взятым человеком и оружия-то никакого не надо. Почему же тогда он еще жив и ради чего ведется этот путаный, уклончивый разговор?
– Твоя девочка любит цветы? – спросила женщина. Лева сначала хотел примерно отбрить ее, но вовремя сдержался – зачем зря дразнить маньячку.
– У нее завтра день рождения, – эта информация никак не могла повредить ни ему, ни Лилечке.
– Ого! – женщина изобразила удивление. – И что ты ей подаришь? Только цветы?
– Да вот ничего другого не нашел.
– Кавалер ты, Лева, незавидный.
Сказано это было с сочувствием. Затем женщина принялась поочередно проверять содержимое своих карманов. На белый свет появились очки в суконном чехле, скомканный носовой платок, пакет стерильных бинтов, пистолет неизвестной Цыпфу модели, щербатая расческа и заколка для волос. Наконец, она обнаружила то, что искала, и с возгласом: «Лови!» – швырнула Левке.
На летящие предметы он всегда реагировал плохо, но на сей раз изловчился и перехватил подарок в воздухе. Это было что-то вроде старинного колье – много тусклых, дымчатых камней, нанизанных на золотую цепочку.
– Подари своей девочке, – сказала она. – Но обо мне, чур, ни слова. Ни ей, ни кому другому. Особенно псирам вашим, Смыкову и Зяблику.
– Хорошо, – согласился Лева, понимая, что положение его не так уж и безнадежно, как казалось вначале.– Мне, стало быть, идти можно?
– Если не спешишь, давай еще поболтаем.
– То-то и оно, что спешу, – заторопился Лева. – Меня всего на полчаса отпустили. Боюсь, сейчас тревогу поднимут.
– Ты еще придешь сюда? – прищуренные глаза женщины все еще застилал шальной туман бдолаха, но в голосе звучала такая мольба, что Цыпф даже вздрогнул.
– Не знаю… – замялся он.
– Ты должен прийти, – сейчас это была уже не мольба и не приказ, а окончательная констатация факта: "Ты должен прийти, иначе… "
– Когда? – устоять против такого напора было невозможно.
– Я буду здесь все время.
– Я постараюсь…
– Эх, Лева, Лева… Всегда ты был тюфяком… Пообещай мне.
– Обещаю, – сдался Цыпф.
– И постарайся обязательно вспомнить мое имя. Во всем свете его знаешь один только ты.
– Неужели вы не знаете собственного имени? – глупо удивился Цыпф.
– Сейчас меня зовут Цилла. В честь жены Ламеха, потомка Каина в пятом колене. Но когда-то, в другой жизни, у меня было совсем иное имя. Очень важно, чтобы ты вспомнил его… А теперь иди и не оборачивайся… Не забудь цветы…
Когда он вернулся в лагерь, лицо у Верки было такое белое, что по контрасту с ним волосы выглядели уже не чистым льном, а обычной паклей.
Ни слова не говоря, она заехала Цыпфу кулачком в ухо. Потом из ее уст раздались звуки, которым как нельзя лучше подходило определение «змеиное шипение».
– Тварь бессовестная! Жаба поганая! Где -же ты был? Я тут до полусмерти измаялась! Вторую смену стою, боюсь Смыкова будить! А если бы аггелы тебя припутали? Кто бы за это отвечал? Да чтобы я тебе еще хоть когда-нибудь поверила! На полчаса, гад, попросился, а сам неизвестно где два часа болтался! В Киркопию за это время можно сбегать! Ах ты…
– Простите, Вера Ивановна, увлекся, – стал оправдываться он (впрочем, без особого энтузиазма). – Больше не повторится.
– Это уж точно! Теперь если и уйдешь куда, так только через мой труп!
Впрочем, надолго Верки не хватило. Пошипев еще немного, она завалилась спать, возложив на Цыпфа обязанность самому разбудить Смыкова, дежурившего в третью смену.
У Левки же сна не было ни в одном глазу. Забросив подальше колье (мало ли какую заразу оно могло таить) и припрятав цветы, он принялся скрупулезно и беспристрастно анализировать все только что с ним случившееся.
О том, что женщины-аггелы куда как опаснее своих единоверцев-мужчин, он уже слышал. Объяснялось это тем, что если среди представителей сильного пола стадии «рогатого» достигал каждый второй-третий, то среди прекрасных дам – только каждая пятидесятая, то есть наиболее оголтелая. И вот одна из этих ведьм, прекрасно знавшая, кто находится перед ней, готовая к бою и хорошо вооруженная, почему-то отпустила своего смертельного врага живым да еще и несла при этом всякую околесицу.
Ни о каком романтическом чувстве тут, конечно, не могло быть и речи. Лева даже с большой натяжкой не мог сойти за предмет женских вожделений, да и эта Цилла, похоже, давно миновала стадию любовных увлечений.
