Медленно разливая чай, Зинаида Павловна думала об этом и вдруг совсем по-женски решила пожаловаться гостье на своего Вадима.
- Я вижу, вы большие друзья, - сказала она, взглянув сквозь поблескивающие стекла пенсне на Ольгу. - Мне это очень приятно... Но скажите, Оля, простите, что я вас так называю, попросту, - у вас в колхозе тоже есть мальчики. Я хочу сказать, юноши, вроде моего Вадима, работают целый день и даже иной раз до ночи засиживаются? Не щадят своего здоровья в этом юном возрасте?
Зинаида Павловна хотела было продолжать свою мысль о режиме дня молодого организма, о том, как важно следить за этим... О разумном сочетании труда и отдыха... Короче говоря, прочесть одну из своих лекций. Но Вадим знал их наизусть и теперь не хотел, чтобы Ольга выслушивала нотации, предназначенные только ему.
Он чуть не опрокинул чашку и, для пущей убедительности жестикулируя руками, стал доказывать всю несостоятельность замечаний матери.
- Мама у меня очень странная, - прежде всего, заявил он. - Она так боится за мое здоровье, что готова посадить меня под стеклянный колпак, чтобы, избави бог, не долетела ко мне какая-нибудь инфекция... Она уговаривает меня бросить работу в лаборатории. Утверждает, что переутомление, дистрофия, ослабление организма и всякие такие страшные вещи подстерегают меня на каждом шагу. Она, конечно, лучше меня понимает в таких делах... Но, моя дорогая мамочка, - Вадим коснулся щекой ее плеча, потом устыдился этой нежности перед Ольгой и с независимым видом продолжал: - Я считаю, что для "молодого организма", как ты меня часто величаешь, главное - деятельность. Настоящая, не топтание на месте, а стремление вперед, "чтобы брюки трещали в шагу", как говорил Маяковский.
- Надо - все делать в меру, - пыталась возразить Зинаида Павловна.
Но Вадим уже был затронут за живое. Теперь его ни за что не переубедишь.
- В меру... В меру... - громыхал он на всю столовую. В этот момент, ему казалось, что и голос его был похож на бас Маяковского. - Где она, эта самая мера? Не хочешь ли ты, чтобы я уподобился Жорке Кучинскому?.. Он соблюдает все законы для равномерного развития "молодого организма". Папа у него какой-то большой начальник в главке, присылает каждый день машину к институту. Сынок едет играть в теннис не потому, что увлекается этой игрой, а потому, что считает это занятие высшим шиком. Он вовремя обедает, отдыхает, а вечерами волочится за девчонками.
- Вадик! - В ужасе всплеснула руками Зинаида Павловна. - Такие слова... Постыдился бы гостьи...
- Извините меня, - Вадим вспыхнул, но возбуждение его не остыло.
Он, видимо, страстно, до боли ненавидел этого Жорку и спокойную Жоркину жизнь. Он ее ненавидел так же, как Васютин, и, может быть, навсегда запали в юношескую душу правдивые и взволнованные слова инструктора райкома о тупой сытости и самоуспокоенности каких-нибудь Лукьяничевых.
- Ненавижу, - твердил Вадим, сжимая кулаки. - Ненавижу! Этому сопляку (Зинаида Павловна снова ахнула) в теннис нужно играть затем, чтобы не разжиреть... У него нет никаких интересов, он ничего не хочет, кроме удовольствий. В институте он тоже бездельничает, на тройках едет и посвистывает. Книг для него почти не существует. Он только сквозь зубы цедит, что Маяковский непонятен. Да я бы ему за одного Маяковского ноги повыдергал...
- Довольно, Вадик, - вмешалась мать, - ты слишком резок. Жора обыкновенный мальчик, ничего плохого он не делает.
- Да и хорошего тоже, - не унимался Вадим. Он отставил чашку и вышел из-за стола. - Такие Жоры хуже Макаркиной и Круглякова в тысячу раз. К сожалению, они еще есть у нас... Ты говоришь, он обыкновенный, а какое право он имеет оставаться этим "обыкновенным", если эпоха наша самая необыкновенная из всех эпох, которые знала история? Ты же читала, что мы сейчас строим самые мощные в мире гидростанции, каналы в пустынях и степях, переделываем природу, разводим сады. А там за океаном - военный лагерь. Срочно стряпается водородная бомба, разводятся смертельные бациллы... Миллионы людей встали на защиту мира! Твоего же "обыкновенного мальчика" ничего не трогает, и водород его интересует как "водородная перекись", которой красят волосы знакомые девчонки. Я думаю, что через десяток лет такую говорящую амебу ученые будут изучать под микроскопом.
- Правильно и очень зло! - отозвалась Ольга, усмехнувшись. - Такие люди, кик это нелепое существо - ваш Кучинский, должны скоро навсегда исчезнуть. С ними мы не придем к коммунизму. Мне почему-то кажется, что этого Жорку я встретила, поднимаясь сюда по лестнице. Мальчишка в шубе с бобровым воротником и сигареткой в зубах. Кругленький такой?
- Вот-вот, - оживился Вадим. - Собственной персоной вышли на прогулку... Я ему не могу простить, как он отозвался о наших работах. Пришел я к нему в прошлое воскресенье за монтажным проводом. А он меня прямо так в упор и спрашивает: "И охота это тебе благотворительностью заниматься? Связался с какими-то колхозниками". Простите, Оля, но это меня так задело, что я еле удержался. Подумать только!.. "Благотворительность"... Да я ему чуть по морде не съездил...
- Вадик! - снова воскликнула Зинаида Павловна. - Еще одно такое слово, и я тебя попрошу из комнаты.
- Ну не буду... Вот, честное слово, не буду, - замахал руками Вадим. Только, если он еще такое скажет, честное слово... изобью... И пусть меня тащит его папа в милицию, я там все как есть расскажу. А его шуточки чего стоят?! - снова загорячился Димка. - Жоркиному папаше кто-то привез из Парижа нелепую американскую игрушку. Румяная булочка, очень натурально сделанная из резины. Ну, не отличишь от настоящей, такая же аппетитная и пышная... Жорка тут же отбирает у папы подарок, выбегает во двор, по очереди подходит к маленьким детям и каждому из них сует эту игрушку... Какой-нибудь несмышленыш в два годика тащит приятную булочку в рот, надкусывает и с плачем бросает. Оказывается, булочка пищит словно мышь. Жорка хохочет. - Каблуки Димки выбивали дробь. Он пристукнул, словно припечатал их к полу. - Матери жаловались, что после этой "милой шутки" дети совсем переставали есть булки и при виде их плакали.
- Какое безобразие! - возмутилась Зинаида Павловна, и стекла ее пенсне задрожали.
Она, как детский врач, особенно близко приняла к сердцу рассказ Вадима. В этот момент она согласилась, что Жора не такой уж милый мальчик, каким она его себе представляла. Нет, Вадик никогда бы не решился на такую гнусную шутку.
- Оля, вы не хотите сливок? - спросила она, пододвигая ей молочник.
- Нет, спасибо! - Ольга вдруг встала из-за стола. - Простите, я позабыла наш подарок.
Она выбежала в коридор и притащила корзинку.
- Не знаю, не испортились ли?
Вадим с любопытством наклонился над корзинкой. Там в разных отделениях лежали свежие, будто тронутые росой ягоды. Среди них и гигантская земляника, и зеленовато-желтая актинидия, и крупные ягоды, напоминающие малину.
