— Очень жаль, — сказал Саймон.
— Но вы не понимаете, — настаивал Шеффилд, — за мальчика отвечаю я.
— Наоборот, я это понимаю, — ответил Саймон. — Вот почему мы ждали, пока вы придете в себя. Вас тоже будут судить вместе с ним.
— Что?
— Вы отвечаете за все его действия. Кроме того, вы были вместе с ним, когда он угнал ракету. В тот момент когда он призывал команду взбунтоваться, вас видели у люка ракеты.
— Но он раскроил мне череп, чтобы угнать ракету. Неужели вы не видите, что это серьезное умственное расстройство? Он не несет ответственности.
— Это решит капитан, Шеффилд. Останьтесь с ним, Нови. Он повернулся, чтобы уйти.
Шеффилд собрал все силы и крикнул:
— Саймон! Вы хотите отплатить мне за тот урок психологии, который я вам дал. Вы — ограниченный, мелочный…
Задыхаясь, он упал на подушку.
Саймон, который был уже в дверях, обернулся и произнес:
— И между прочим, Шеффилд, подстрекательство к бунту на борту корабля карается смертью!
«Ничего себе суд!» — мрачно подумал Шеффилд. Никто не придерживался законной процедуры, впрочем, психолог был уверен, что никто ее и не знает, и меньше всего — капитан.
Все сидели в большой кают-компании, где во время обычных рейсов команда собиралась смотреть субэфирные передачи На этот раз никто из членов экипажа сюда допущен не был, хотя научный персонал присутствовал в полном составе.
Капитан Фолленби сидел за столом как раз под субэфирным приемником. Шеффилд и Марк Аннунчио сидели отдельно левее, лицом к нему.
Капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке Он то обменивался со «свидетелями» непринужденными репликами, то сверхофициально требовал прекратить шепот среди зрителей.
Шеффилд и Марк, увидевшиеся впервые после полета на ракете, обменялись торжественным рукопожатием. (Инициатива принадлежала Шеффилду: Марк, увидев заклеенное крест-накрест полосками пластыря выбритое место на голове Шеффилда, сначала не решился к нему подойти.)
— Простите меня, доктор Шеффилд. Простите. Ничего, Марк. Как с тобой обращались?
— По-моему, хорошо.
— Обвиняемые, не разговаривать! — раздался окрик капитана.
Шеффилд спокойно возразил:
— Послушайте, капитан, у нас не было адвокатов, и мы не успели подготовиться к ведению дела.
— Никаких адвокатов не нужно, — сказал капитан. — Это не суд присяжных на Земле. Это капитанское расследование. Совсем другое дело. Важны только факты, а не юридическая болтовня. Процесс может быть пересмотрен на Земле.
— Но нас к этому времени может не быть в живых, — горячо возразил Шеффилд.
— Начинаем! — объявил капитан, грохнув по столу алюминиевой скобой в виде буквы «Т».
Саймон сидел в первом ряду и слегка улыбался. Шеффилд с большим беспокойством следил за ним. Эта улыбка оставалась неизменной все время, пока вызывались свидетели, которые должны были показать, что команда ни в коем случае не должна была знать о цели экспедиции и что Марк с Шеффилдом присутствовали, когда им это говорилось. Миколог экспедиции рассказал о своем разговоре с Шеффилдом, из которого явствовало, что Шеффилд хорошо знал об этом запрете.
Было установлено, что Марк проболел большую часть полета к Малышке и что после посадки на нее он хотя и поправился, но вел себя странно.
— Как вы все это объясните? — спросил капитан. Оттуда, где сидели зрители, вдруг раздался спокойный голос Саймона:
— Он перетрусил. Он был готов на все, лишь бы смыться с этой планеты.
Шеффилд вскочил:
— Его замечания не относятся к делу. Он не свидетель.
— Сядьте! — сказал капитан, ударив скобой по столу. Суд продолжался. Был вызван один из членов экипажа, показавший, что Марк сообщил им о первой экспедиции и что при этом присутствовал Шеффилд.
— Я требую перекрестного допроса, — вскричал Шеффилд.
— Ваша очередь потом, — сказал капитан, и космонавта выпроводили.
Шеффилд внимательно вглядывался в зрителей. Было очевидно, что не все симпатии на стороне капитана. Шеффилд был все-таки психолог, и даже при таких обстоятельствах ему пришла в голову мысль, что многие из них, вероятно, в душе рады убраться с Малышки и благодарны Марку за то, что он это ускорил. Кроме того, им, очевидно, была не по вкусу эта поспешная судебная инсценировка. Вернадский сидел, нахмурившись, а Нови поглядывал на Саймона с явным неодобрением.
Шеффилда беспокоил Саймон. Психолог чувствовал, что не кто иной, как он, уговорил капитана устроить суд, и что он может настаивать на высшей мере наказания. Шеффилд горько пожалел, что задел патологическое тщеславие этого человека.
Но больше всего Шеффилда озадачивало поведение Марка. Он не проявлял никакого беспокойства, не видно было и следов космической болезни. Марк слушал внимательно, но происходящее, казалось, не очень волновало его, как будто он знал что-то такое, по сравнению с чем все остальное ничего не значило.
Капитан стукнул по столу и сказал:
— Кажется, все. Факты установлены. Бесспорно. Можно кончать.
Шеффилд опять вскочил с места:
— Погодите. А наша очередь?
— Молчите! — приказал капитан.
— Нет, это вы молчите! — Шеффилд обратился к зрителям. — Послушайте, нам не дали возможности оправдаться. Нам даже не разрешили допросить свидетелей. Разве это справедливо?
Поднялся гомон, который не могли перекрыть даже удары молотка.
— Чего там оправдываться? — холодно произнес Саймон.
— Может быть, и нечего! — крикнул ему в ответ Шеффилд. — Но тогда что вы потеряете, если нас выслушаете? Или вы боитесь, что нам есть чем оправдаться?
Теперь стали слышны отдельные выкрики:
— Дайте ему говорить!
— Валяйте! — пожал плечами Саймон. Капитан угрюмо спросил:
— Чего вы хотите?
Шеффилд ответил:
— Выступить в качестве собственного адвоката и вызвать свидетелем Марка Аннунчио!
Марк спокойно встал. Шеффилд повернулся вместе со стулом к зрителям и сделал Марку знак сесть.
Он решил, что не стоит подражать судебным драмам, какие показывают по субэфиру. Торжественно спрашивать имя и биографию не было никакого смысла Лучше приступить прямо к делу. И он сказал:
— Марк, ты знал, что произойдет, если ты расскажешь команде о первой экспедиции?
— Да, доктор Шеффилд.
— Тогда зачем ты это сделал?
— Потому что нам всем нужно было убраться с Малышки, не теряя ни минуты. Это был самый быстрый способ покинуть планету.
