— Я вам не позволю, — повторил аспирант шепотом.
«Он боится», — думал Ксе.
Жень шагнул вперед.
— Даниль, — звенящим голосом сказал он, — я…
— Сам понял, что сказал? — осведомился Эрик Юрьевич; он не сдвинулся с места, а голос звучал рядом. — Вы, молодой человек, развлекитесь немного.
Он убрал ладонь с темени добермана, и Великий Пес сорвался с места. Жень тихо ахнул. Черная собака летела молча, с сомкнутой пастью, стремительно, как торпеда; Ксе встревоженно глянул на божонка, но тот лишь решительно нахмурился и тряхнул волосами. Не добежав до них какого-то десятка метров, доберман прыгнул, взвившись в воздух — так же беззвучно, как бежал, не было слышно даже удара лап о землю — и пропал из виду.
Следом исчез Жень.
Верховный жрец по-прежнему чувствовал его присутствие, Жень всего лишь ушел в тонкий мир, чтобы сполна использовать всю обретенную мощь. «Он хотел сцепиться с Псом, — подумал Ксе. — С того самого дня. Доказать себе, что может. Теперь… но теперь Даниль — один».
Сергиевский медленно выдохнул и опустил голову.
— Ну вот где-то так… — нелепо пробормотал он.
Непереносимо яркая точка полыхнула, на миг ослепив, но в следующий миг переменилось само зрение, и уже нельзя было оторвать глаз от нее, плавно, как звезда, парившей над снежной чашей. Одна за другой от нее исходили медленно тающие сферы света. Казалось, ничего в мире нет краше этого лучезарного сияния; тона его, возле точки прохладно-голубоватые, постепенно наливались теплом, переходя в оттенки летнего солнца, заката, золота, янтаря… Серый зимний рассвет уступил им пространство небес, снег и облака отражали их, заполняя мир нежным, певучим, ласкающим сердце блеском чародейной звезды…
Ксе понял, что видит физическим зрением происходящее в тонком мире; так уже бывало с ним, в тот раз, когда Жень налетел на адепта. Жрец поторопился вчувствоваться в происходящее как положено контактеру — и растерялся. Ксе умел смотреть как стихийник, умел смотреть как антропогенник, мог с полным правом считать, что в тонком плане ориентируется как рыба в воде, но то, что сейчас делал Даниль, он не то что понять — увидеть толком не мог.
И самого Даниля не видел.
Только сияние; хрустальные полуокружности, исчезающие в полумраке, легкие лучи, уходящие в бесконечность, призрачные зеркала, невидимые ручьи, тончайшие нити, на пределе слышимости вызванивающие неведомую мелодию… Он находился внутри, рядом с центром странного мира, и шестым чувством слышал, что все они — стфари и нкераиз, люди и боги — тоже внутри, а за пределами огромной, но не бесконечной этой сферы было ли что? кто знает?.. длились шелест и ворожба, отзывались струны бесплотным эхом, и медленный серебряный ветер наполнял легкие предощущением взлета…
— Нефиг радоваться, — угрюмо сказала сфера, журча ручьями. — Я в таком режиме долго не протяну.
— Даниль?! — Ксе разинул рот. — Ты…
— Я.
— Что это?
— Я, говорю же.
— Что ты делаешь?! — потребовал жрец.
— Вот зануда, — сказал окружавший его сияющий мир. — Ладно. Я сначала лаунхофферских тварей из стихий выключил, ну, как из розетки штепсель. А Ящер пришел и на личную силу их запитал. Сам стал вместо всех стихий. А что мне оставалось? Я то же самое сделал. Так что я теперь вам тут вместо мамы и папы.
— И что дальше?
— Дальше?
Звездно-синий прибой накатывал, осыпая серебряной пеной; острогранные кристаллы рождались из пелены призрачного тумана и растворялись в ней.
— А дальше, — сказал мир, — либо Ящер передумает, либо я помру. Но он никогда не передумывает.
Ксе умолк.
— А ты не парься, — посоветовала звезда. — Вас с Женькой он не тронет. Вы ж не стфари.
— А это все равно, — грустно ответил тот. — Ты ведь тоже их защищаешь…
Он не понял, как это вышло и как он это почувствовал, но звезда вздохнула.
— Ой, как жить охота… — пробормотал Даниль. — Маловато будет. Да и сам я какой-то маловатый…
Ксе уже знал, в каких случаях Сергиевский начинает к месту и не к месту разоряться на цитаты. «Он паникует», — понял жрец, и мысль лихорадочно заработала. Секунду назад интуиция подсказала ему правильный шаг: Данилю, похоже, становилось легче от того, что с ним кто-то разговаривал. Ксе не имел силы помочь делом, но хоть как-то надо было Даниля поддержать.
— Если б у тебя было тело, я бы мог тебя пнуть, — решительно сообщил жрец. — Но поскольку ты его куда-то сныкал, я просто скажу: Даниль, кончай дурить и сделай что-нибудь! Нельзя же просто так ждать…
Даниль горько хихикнул.
— Ты, Ксе, все-таки внутри железный, — сказала светлая сила, державшая их в ладонях, — а я нет.
«Тогда почему ты не сбежишь?» — подумал Ксе, но ничего не сказал.
— Я делаю! — обиженно добавил аспирант. — Я сам с трудом понимаю, что я делаю, но я делаю!
— Держись, — сказал Ксе.
— А что еще остается?
Эрик Юрьевич докурил сигарету и отправил бычок в сугроб. Даниль беспомощно смотрел на него; из последних сил он пытался надеяться, но ничего не выходило из этой затеи. С точки зрения Ящера он был кругом неправ: поступок его выглядел нелепым капризом, в то время как Лаунхоффер всего лишь выполнял свой долг. Корректный ученый, в заботе об экологии тонкого мира он устранял негативные последствия эксперимента. «Гринпис, блин, — с истерическим весельем подумал Сергиевский. — А я главный правозащитник, йоптыть, за ядерные отходы грудью на амбразуру полез. Ну не идиот?»
— Весьма достойно, — сказал Эрик Юрьевич; он почти улыбался, и на миг Даниль с дрожью ожидания подался вперед, но взгляд Лаунхоффера оледенил его. — Коллега, дискуссию мы проведем позже.
— Но это же не… — жалко начал Даниль — и осекся.
Оцепенел.
…Будто бы пространство искривлялось, меняя свойства: оснеженный лес за спиной Ящера вздрогнул — неестественно-легко, как на некачественной видеозаписи; в наступившем полном безмолвии воздух поплыл, точно от жары, смазались контуры предметов, плеснули вверх и в стороны какие-то ненормальные тени. Наваливался и сковывал страшный холод, одинаково мертвивший плотный и тонкий миры.
Замирая от жути, Даниль смотрел, как медленно изламывается линия горизонта — подымается, вздыбливается, выгибаясь контурами гигантских крыльев… Здесь заканчивался страх: осознав, что возникло перед тобой, нужно было либо упасть и умереть от страха, либо совершенно забыть о нем.
«Это дракон. Я увидел дракона …»
«А ведь меня предупреждали, — подумал Даниль почти спокойно. — Как интересно. Это тоже система управления».
