теоретически представлять механизм периферических импульсов, как сигналы из мозга передаются по соматической нервной системе, иннервируя мышцы либо подсоединённые на их место волокна из сверхпрочного и сверхчувствительного материала. Тончайшая проводка условно-биологическая, знала Леони, только на основе кремния, а не углеводорода. Но это всё ещё познаваемо, в отличие от всех откровений на берегу мёртвого озера-города.
Ладно, началось оно гораздо раньше, может, на обрыве трёшек, когда вылезла прямо из небытия та трёхрукая дрянь, таящая в себе искру «света».
Сосредоточься на железках; на конусе дизруптора, на том, что делает Таннер — подключает свой «рюкзак». У него остался ещё один провод.
— Поверить не могу, что мы это делаем, — сказал Таннер.
— Вы же гений, док. Вы придумали, как поймать аладов.
— У меня была теория о блуждающих фотонах, случайных сбоях в… скажем так, между измерениями. Квантовые парадоксы в большей степени относятся к микромиру, но давайте не забывать, что мы перенесли принципы телепортации даже на объекты из плоти и крови.
Он ворчал под нос, не для Леони, скорее укладывая это всё в собственной голове. Сама Леони оборачивалась в сторону парня с длинными волосами, который едва не подпрыгивал от восторга, в сторону «Монстра»-Шона, — а вот на Энди Мальмора старалась не смотреть. Вот уж кто немногим отличался от трёхрукого алада.
«Даже думать не хочу, что он такое».
«Энси, нейросеть Интакта. В Интакте у “системы управления” никогда не было персонификации, никаких тебе русалок или японских девочек. Что ж, оно и логично».
У Таннера немного дрожали руки. Он выронил инструмент, похожий то ли на отвёртку, то ли на скальпель; тот укатился от заботливо подстеленных листов пластика — полевой «лаборатории» — и увяз в грязи. Леони вернула его. По светло-голубому пластику растекалась чёрная лужа.
— Неужели мы первые? И почему Лакос… Леони!
— Док?
— Леони, вы видели Нейта как «око бури».
— Ну да. И я говорила, на что это похоже. Он просто откидывал всех.
«И убивал».
«А ещё у него там лежал мёртвый Дрейк, от которого Нейт никак не хотел отойти».
— Возможно, нам придётся его захватить, и возможно…
— Мы его убьём. Знаю. Док, я в таких случаях говорю: просто выполняй то, что нужно. — Леони широко улыбнулась. — Примерно так я вам тогда и алада поймала, помните же?
Таннер помнил. Глаза у него сейчас блестели, влажные и одновременно тусклые, словно то, что осталось от Лакоса.
— Держите эту штуку, Леони. Вы всё-таки раптор, вам наверняка и придётся активировать. Не знаю, что задумал Энди, удастся ли впрямь перенаправить на него… — Таннер покачал головой. — Пока я уверен только в дизрупторе и в том, что мой «рюкзак» на некоторое время стабилизирует реальность, если угодно.
Леони выпрямилась. Она держала конус под мышкой, провода тянулись к Таннеру, тот был как будто пристёгнут к ней.
— Как там говорится? Делай, что должно и будь что будет?
Таннер коснулся её плеча в очередной раз:
— Хорошая идея, Леони.
Сорен наблюдал за остальными — просто наблюдал, ничего больше; последние дни напоминали какой-то затянувшийся эксперимент с подключением виртуальной реальности, шлемов-модуляторов, в которые загрузили лучшие образцы новейшего софта для конструирования фальшивой реальности. Не обошлось и без ганцфельд-технологий, единого разума-роя, телепатии если не физической, то эмоциональной — популярное развлечение у молодёжи в клубах, обычно после такого «всеобщего воодушевления» следовала групповая оргия. Абсолютно безобидная, если не считать повышенной нагрузки на медицинские дроны с детокс-растворами на следующее утро. Фетального алкогольного синдрома удавалось избежать благодаря встроенной в каждого гражданина полиса защите; сперма или яйцеклетки отдельно, человек отдельно. Ещё одна причина считать разгуливающих с пузом дикарских женщин собственно дикарями, а им — плеваться в сторону «городской фальши».
Сорен не раз и не два принимал участия в оргиях, хотя ганцфельд-эффекту почти никогда не поддавался. Один пьяный тип как-то объяснял — мол, он слишком самодостаточен и эгоистичен, вот и не может «настроиться» на других. Сорен и сам тогда не похвастался бы способностью к эмпатии, словно ещё в той искусственной матке, где его выращивали, кто-то отключил подачу определённых аминокислот и витаминов, и нейроны, отвечающие за сопереживание, так и не развились.
Сейчас он понимал: это не так. Эмпатия догнала его, старая мерзкая сука; он сочувствовал сразу всем — бедолаге Роули, который едва не выл на луну, тоскуя о глупой лаборантке; они вдвоём стали причиной гибели нескольких десятков человек, но друг для друга образовывали замкнутое множество идеала. Он почти с умилением смотрел на Таннера и Леони, представляя их какими-нибудь старомодными фермерами — у Леони пять детей, а Таннер выращивает капусту и картофель, никакого ГМО-батата. Они счастливы в этой старомодной семейной модели, а может, вообще подались к дикарям; Таннеру никогда не хватало смелости действительно идти вперёд, ну, а Леони только пытается казаться храбрым воином. Когда у тебя одна рука и не хватает глаза, лучше считать себя охотником на чудовищ, чем калекой. Сорен желал им найти покой.
Он долго смотрел и на Энди Мальмора; его лицо ничего не выражало. Сорен хотел подойти к нему и взять за руку: мне так жаль, что вам пришлось пройти через всё это, ваша чудовищная сестра убивает и возрождает измученное тело, а самое главное — вы вините себя за всё, что случилось в прошлом, а может, и в будущем. Вы уничтожили наш мир, вы пытались его спасти, и эти пустые земли с гниющим гигантским камышом и утекающей в искусственную расщелину водой — персональный худший кошмар, из которого даже нет шанса вырваться. Возможно, вы хотели бы умереть — и ищете способ. Я разрезал вас до последнего нерва и кости, не нашёл ничего подходящего. Я желаю вам отыскать то, чего вы ищете.
Сорен тронул свою фальшивую челюсть; где-то на стыке плоти и бионики ещё жила боль, словно невидимый паразит, вроде клеща или анаэробной бактерии. На миг захотелось вырвать имплант — противоестественное желание пришлось подавлять усилием воли.
Потом подошёл Шон — мрачный и растерянный.
— Открывайте, — сказал Таннер.
Сорен приблизился.
Шон хмыкнул. Он сделал какой-то пасс руками, но ничего не получилось. Вокруг по-прежнему расстилалась болотная гниль.
Шон повторил свой жест. Между пальцев как будто лопнула кожа, трещины поползли, наслаиваясь друг на друга — они горели зелёным, тем самым «ужасным сиянием», заставляя Сорена думать о Дане Мальмор — квантовой ошибке вне времени и пространства, женщине-фотоне, энергии без массы покоя и воплощённой термоядерной реакции. Она сожгла ему лицо. Она была чудом.
Возможно, он почти влюбился в неё.
Сорен улыбнулся.
Шон
