— Ты сможешь почувствовать, когда с ней начнут делать это?..
— Смогу.
— А помочь, поддержать, проникнуть в ее сознание?
— Только до определенного предела. Превратившись в максара, она станет равной мне. А еще ни один максар не мог проникнуть в сознание другого.
Прошло еще какое-то время, и о них как будто забыли. Пища вовсе перестала поступать в камеру, а воду лишь изредка небрежно выплескивали в лаз. Первый раз Артем прозевал эту жалкую подачку, но затем научился более или менее ловко ловить падающую струю в кувшин с отбитым верхом.
— Не унывай, — сказал ему Адракс. — Пока я здесь, ты не будешь ощущать голода и жажды. Позволь мне об этом позаботиться. Дело идет к концу. Тебя заберут отсюда раньше, чем меня. Вряд ли нам еще удастся когда-нибудь встретиться.
— Разве ты не веришь в загробный мир? Говорят, там обитают души всех усопших, — попытался пошутить Артем.
— Наш придурок-бог не обещает никакой иной жизни, кроме той, которой мы владеем. Поэтому максары так цепляются за нее. В переселение души я тоже не верю. Слишком много известно мне об этой эфемерной субстанции, под которой разные народы подразумевают совершенно разные вещи. Впереди меня ожидают только муки и распад. Я мог бы передать тебе часть моих знаний, но ты человек совсем другой породы и не сможешь как следует воспринять их. Это то же самое, что пытаться рисовать на воде. Я немало блуждал в потемках твоего сознания, и оно всегда охотно отвечало мне на любой вопрос. Но всякий раз ответы эти звучали для меня абсолютной бессмыслицей. Мир, в котором ты родился, устроен совсем по другим законам, а твой жизненный опыт совершенно отличается от моего. Однако я понял, что ты ищешь некую истину, а на эту стезю тебя натолкнули могучие и загадочные силы. Я не собираюсь ни о чем выспрашивать тебя. Время утолять любопытство для меня уже минуло. Но если тебе самому требуется совет — спрашивай. Буду рад помочь тебе хотя бы этим.
— Даже и не знаю, с чего начать, — Артем задумался. — Однажды мы уже говорили на эту тему. Но ты тогда отделался шуткой. Что тебе известно об устройстве этого мира?
— Мне легче будет отвечать, если я сначала узнаю, что известно об этом тебе?
— Я все рассказал тебе тогда. Разве ты забыл?
— Нет. Но ты говорил одно, а представлял себе нечто совсем другое. Ты как будто смотрел в черную бездну, сквозь которую летели косматые огненные шары, а вокруг них вращались другие шары, куда более меньшего размера. Кстати, я ясно понял тогда, что сам ты этой картины никогда раньше не наблюдал, но тем не менее веришь в ее реальность. Затем один из маленьких шаров, словно раздувшись, заполнил все поле твоего зрения и превратился в зеленую страну, над которой в голубом небе сиял желтый диск. От этого нового видения ты даже вздрогнул, так оно тебя взволновало. Смысл всего этого остался для меня не совсем ясным.
«Оказывается, все то время, что мы были вместе, он как рентгеном просвечивал меня, — подумал Артем. — Ничего себе положеньице! А я-то, дурак, еще хотел обвести его вокруг пальца».
— То был мой родной мир, — сказал он. — Желтый диск, это тот же самый косматый огненный шар, только видел ты его на этот раз из глубины воздушного пространства, окружающего твердь. Небесный огонь дает нам свет и тепло. Одно из главных отличий наших миров как раз в том и состоит, что звезды и светила никогда не появляются на вашем небосводе.
Подбирая понятные для Адракса слова, Артем, как мог, рассказал ему о строении известной человеку части Вселенной, о загадочном моменте Большого Взрыва, когда из ничего родились пространство, время и материя, о неподдающейся измерению, но тем не менее конечной космической пустоте, по которой в недоступном для человеческого понятия порядке разбросана серебряная звездная пыль, о бело-зелено-голубой планете Земля, такой крошечной в сравнении с непоколебимым и вечным мирозданием и такой беспредельно-огромной для человека, о ледяных шапках полюсов, об океане, грозном, тяжело ворочающемся на своем жестком каменном ложе, о теплых и холодных течениях, о пассатах и муссонах, об извечном пути Солнца по небесной сфере, об утренних и вечерних зорях, о затмениях и приливах, о смене времен года, о календарях и хронометрах. Еще он рассказал о бесчисленных параллельных мирах, некогда родившихся близнецами, но впоследствии утративших всякое сходство между собой, о непроницаемых, хотя и невидимых стенах, разделяющих их, и о существующих в этих стенах щелях, на поиски которых не жалко потратить всю человеческую жизнь. И, наконец, он поведал Адраксу о Тропе, странном мире, развернутом поперек всех остальных и вырывающем по частичке из каждого.
— Эти обособившиеся частички разных миров можно сравнить с бусинками, нанизанными на общую нить. — Рассказ Артема подошел к концу. — Но по воле случая бусинки здесь подобрались самые разные. Рядом с жемчужиной оказалась деревяшка, а рядом с золотым слитком — кусочек угля. Представь себе ожерелье, в котором без всякого порядка перемежаются медь и стекло, железо и магний, пропитанный кислотой, губка и семечко неизвестного растения. Несомненно, что каждый такой осколок мира влияет на соседние. Страна Лета регулярно испепеляет Страну Забвения, но Страна Черепах всякий раз снова возрождает там жизнь. Ночь не может наступить в Стране Максаров, если в соседних странах царит день. Оттого-то во всех мирах Тропы такая путаница со сменой света и тьмы. Синяя ночь, Черная ночь, Желтая ночь…
— Я понял тебя, — прервал его Адракс. — Рассказ твой весьма занятен, хотя мне доводилось слушать и куда более замысловатые истории. Проведя большую часть жизни в скитаниях, я и сам нередко поражался разнообразию стран, которые мне случилось посетить или удалось обойти стороной. В некоторых из них человек от первого же глотка воздуха синеет и теряет сознание. В других на тебя наваливается какая-то незримая тяжесть, не позволяющая сделать даже шага. Третьи населены мерцающими существами, такими же бесплотными, как этот луч света. Поэтому, исходя из собственного опыта, я могу принять твою версию мира-Тропы. Но опять же, из собственного опыта заключаю, что она слишком проста и красива, чтобы быть верной. Неужели ты считаешь, что нам дано понять высший замысел Творца, кем бы он ни был на самом деле — сверхъестественным существом, мировым разумом или слепой природой? Истина похожа на мираж, который порождает раскаленная пустыня. За ней можно идти вечно и при этом никогда не настичь. Я могу представить себе ожерелье из осколков разных миров, а ты представь себе лягушку, сидящую на болотной кочке — лягушку, наделенную разумом. Несомненно, она составит себе некое представление об этой кочке и, в меньшей степени, о всем болоте. Но вот ветер развеял туман и взгляду лягушки предстали далекие горы, леса и пустыни. Лягушке не добраться до тех мест, и она строит свои предположения на уровне доступных понятий. Горы кажутся ей большими кочками, лес — разновидностью осоки, пустыня — засохшим илом. И пока она не взберется на вершину горы, пока не познакомится со всеми растениями и животными, населяющими лес, пока не пересечет пустыню от края до края, ей не удастся познать окружающий мир. О чем мы с тобой можем судить — о дюжине кочек, которые сумели облазить, о пламени костра, в котором едва не сгорели, о разных зверушках, встретившихся на нашем пути, о россказнях других умных лягушек, побывавших когда-то чуть дальше нас?
