Заколдованный. А это мысль! Подлые наймиты загнивающего феодализма гипнозом и этим… телепатическим внушением перевербовали на свою сторону политически грамотного бойца. Промывка мозгов – так это называется на Западе? А потому – не ходите, дети, в деревню гулять! А заодно появится повод запретить наконец всякое общение с местными чародеями. Только с трудовым крестьянством и по необходимости – с торгашами.
И все же не было покоя в душе гэбиста. Как ни пытайся подсластить желчную горечь поражения, себя обмануть не выйдет. Миссия братской межпространственной помощи потерпела еще одну неудачу, и Кобзев сердцем чувствовал, что она не будет последней.
* * *
Лейтенант Джаред Томас озирался, недовольно морщась на солнце. Несмотря на то что нанятый майором Норденскольдом за ящик “Джеллибинс” чародей вложил в память всему отряду разведчиков знание туземного языка почти неделю назад, приступы головокружения до сих пор мешали лейтенанту сосредоточиться.
Городок – уже третий, который миновал отряд на своем пути к столице, – на взгляд Томаса, ничем не отличался от предыдущих. Он был так же немноголюден – едва ли больше крупного села, – грязен, вонюч и темен. Темные доски стен и оград, темная грязь в переулках, темная от дыма солома на крышах бедных домов и почти черная черепица – богатых. И даже не это казалось лейтенанту наиболее странным и отвратительным, а то, что местных жителей окружавшее их убожество нимало не тяготило.
Умом Томас, конечно, понимал, что иной жизни и не ведают здешние бедолаги. Ни демократия, ни ватерклозет, ни медицинская страховка не попадают в рамки их ограниченного кругозора, а потому и не вызывают желания заполучить их. Но в сердце лейтенанта бурлившая вокруг него чужая, непонятная жизнь вызывала только раздражение и неприязнь. Во Вьетнаме было проще – маленьких желтокожих и раскосых гуков просто переставали воспринимать как людей, они сновали под ногами, точно муравьи, и раздавил ты походя одного или десяток – неважно. Но жители параллельного мира походили на американцев так сильно, что вроде бы перепутать – раз плюнуть. И все же ошибиться было совершенно невозможно. Они выглядели так же, но иначе говорили, двигались, дышали и жили – вот чего снести было никак непосильно!
Однако что бы ни думал по этому поводу лейтенант Томас, а покуда операция разворачивалась по плану. Хотя первая группа не дошла до цели – их разоблачили и отряд пришлось срочно эвакуировать вертолетами, – она принесла массу ценнейших сведений о местных обычаях, без которых второй вряд ди удалось бы зайти так далеко.
Лейтенант покрутил цепочку на шее. Еще один обычай. Все заграничные купцы должны носить вот такую цепь – медную, с одним широким серебряным звеном. Украшение аховое, не всякий педик на себя такое напялит… но цепь не была украшением. Это был одновременно пропуск и паспорт, олицетворение защиты Серебряного закона. Такие цепи выдавали на порубежных постах или во владениях на границе за символическую мзду. Без цепи иноземец рисковал быть ограбленным, убитым, обманутым… как Дирксен из первой группы. Он отказался надевать цепь. И в первом же городке был убит в драке с местным трактирным задирой. Как получилось, что тренированный “морской котик” не смог одолеть какого-то туземца, никто не понял. А городской голова, к которому мнимые купцы явились с жалобой, просто отказался с ними разговаривать, едва услышав, что убитый снял свою цепь.
Уже позднее, когда в путь двинулась группа Томаса, стало понятно – бесцепочных не любили. Просто потому, что беззаконие их работало в обе стороны. Если бы Дирксен убил своего противника, он не понес бы никакого наказания. Его могли зарезать родичи или друзья погибшего… но закон не требовал покарать убийцу, потому что тот находился вне области его действия. Так что без этого “украшения” заморские гости рисковали закончить свою жизнь очень быстро.
Торжище занимало едва ли не половину городка. И в этом не было ничего удивительного – ради этого нескончаемого базара он и жил, и существовал, и охранял ревниво свою независимость от трех владений, чьи границы сходились в этом месте. Сюда съезжались купцы и с самого порубежья, и из-за границы, и из срединных земель Империи, и из ближних краев, чтобы обменяться товаром, а заодно – последними новостями. Здесь же поселялись разъезжие чародеи – те, что посильнее, кого нет проку держать в одной деревне. Вот над домом болтается вырезанная из черного дуба ладонь – здесь обретается целитель. А вот похожий знак – две ладони лодочкой – это уже друид. Вот над кузницей виднеется сдвоенный знак – молот и стилизованный костер, – здесь куют наговорное оружие. Лейтенант не удержался – в прошлом городке купил себе нож такой вот работы. Зашел он в лавку при кузне случайно – посмеяться над местными кустарями. А как зашел, не смог отвести глаз от небольшого отдельного прилавка. Остальные были вещи как вещи – добротные, крепкие, без изъянов, но и без излишеств. А в стороне от них, прикрытые промасленной холстиной, лежали… произведения искусства. Джаред выложил за один-единственный нож почти все, что мог позволить себе потратить, да вдобавок продал кузнецу кое-что из личных вещей и при этом вовсе не считал, будто переплачивает. Позднее, на постоялом дворе, он для пробы полоснул радужно блестящим лезвием кожаный ремень – тот развалился на две половинки.
– Ну, как результаты? – поинтересовался он у сержанта Гамильтона.
Говорил он по-английски, но, чтобы не привлекать внимания туземцев, пользовался деловито-надменным тоном, каким здешние торговцы обращались к приказчикам.
Вместо ответа Теренс Гамильтон молча поднял вверх большие пальцы – лучше, дескать, некуда. Сержанта оставили торговать не случайно – из всех разведчиков у него единственного был опыт в этом непростом деле. Отец Гамильтона держал небольшой магазинчик во Фриско, и сын его, прежде чем сбежать от такой жизни в армию, не только усвоил из-под палки основы семейного бизнеса, но и приобрел опыт общения через прилавок с самыми странными личностями.
– Не понял, – заметил Джаред, обождав, пока Теренс закончит убеждать очередного легковерного эвейнца, что выложить за один шоколадный батончик цену двух мешков капусты – это выгодное вложение капитала. – Почему у тебя леденцы на какую-то тряпку вывалены?
– А я коробочки продал, – ухмыльнулся Теренс, показав миру все тридцать два лошадиных зуба. – Здешнему резчику.
– Кому? – не понял лейтенант.
– Резчику. Тут один парень живет, он делает всякие фигурки – из дерева, из рога, из кости, все вперемешку – шкатулки там, статуэтки. Я продал ему коробочки под пуговицы.
