Но не обошлось в этом море беззакония и без островков здравого смысла, вежливости и героической доброты. Один их таких островков я обнаружил на шоссе «Интерстейт-10» на границе Аризоны.
На время мерцания к мосту через реку Колорадо выслали подразделение национальной гвардии. Гвардейцы исчезли вместе с мерцанием, не то согласно распоряжению сверху, не то и без такового, просто разбежавшись по домам. Мост в их отсутствие мог бы превратиться в затычку на шоссе, в место кровопролития.
Но не превратился. Движение гладко и спокойно протекало в обоих направлениях, управляемое дюжиной добровольцев с мощными аварийными фонарями, в штанах и куртках со светоотражением, извлеченных из багажников. И даже самые нетерпеливые, стремящиеся докатить до рассвета до Ныо-Мексико, Техаса, а то и до Луизианы, если не расплавятся их моторы, даже они, казалось, понимали, что необходимо терпеть, что попытка прорваться вне очереди никчемна. Не знаю, долго ли продлилось это состояние и какое стечение доброй воли и внешних обстоятельств его создало. Может быть, человеческий фактор поддержала благоприятная погода. Невзирая на катящуюся на нас с востока катастрофу, ночь выдалась извращенно прелестной. Россыпь звезд в прохладном ясном небе, порывистый ветерок, уносивший вонь выхлопа и ласкавший физиономии с материнской нежностью...
* * *
Я подумал, не остаться ли добровольцем в какой-либо из местных больниц. В Пало-Верде и Блайзе я наезжал для консультаций. Или в окружном госпитале Ла-Пас в Паркере. Но для чего? То, что надвигалось, ничем не излечишь. Морфин, героин — вот и все доступные полумеры, возможные, если больничные аптеки еще не разграблены. Кроме того, Фултон не наврал Джоди. Меня действительно ждал пациент.
Меня гнало чувство долга. Донкихотство, конечно. Что бы там с Дианой ни приключилось, этому не поможешь. Тогда к чему этот дальний путь? Просто чтобы себя занять перед концом света. Чтобы руки не дрожали, нужно их чем-то занять. То же самое и для мозга, чтобы не впадал в панику. Однако Чувство долга не объясняло ощущения срочности, желания увидеть Диану, толкнувшего меня в машину и погнавшего в дорогу, еще когда не исчезло мерцание, и теперь, по всей видимости, лишь усилившегося.
Я миновал Блайз, пронесся мимо спящих торговых точек и бодрствующих заправочных станций, вокруг которых кое-где кипели страсти. Здесь небо казалось темнее, звезды ярче. Мои раздумья прервал телефон.
Шаря в кармане, я чуть не съехал с дороги, притормозил. Мимо с воем пронесся внедорожник.
– Тайлер,— простонал Саймон.
Прежде чем о смог продолжить, я торопливо выпалил:
– Дай мне свой номер, пока связь не прервалась.
– Нельзя. Я...
– С домашнего или с карманного звонишь?
– С карманного, но иногда его носит с собой Аарон.
– Я без крайней надобности не позвоню.
– Да ладно, теперь это не имеет значения.— Он продиктовал мне номер.— Но небо-то ты видел, Тайлер? Наверное, видел, раз не спишь. Это ведь последняя ночь мира, так?
Какого черта он спрашивает об этом меня! У него этих последних ночей уже три десятка лет набралось. Он большой спец в последних днях, ночах, минутах...
– Что с Дианой?
– Я хотел извиниться за последний звонок. Потому что...
– Как она?
– Я как раз об этом. Какая теперь разница...
– Она умерла?
Пауза. Долгая. Затем, обиженным голосом:
– Нет. Нет, не умерла. Но не в этом дело.
– Воспаряет выше крыши, дожидаясь Пришествия?
– Не надо оскорблять мою веру, — еще больше обиделся Саймон, а я с невольным злорадством зарегистрировал: мою веру, сказал он, не нашу.
– Потому что, если нет, то ей все еще нужна медицинская помощь. Она все еще больна, так, Саймон?
– Да. Но...
– Ты можешь, наконец, сказать, что с ней случилось?
– Тайлер, через час взойдет солнце. Ты, конечно, понимаешь, что это означает.
– Пока я ни хрена не понимаю и не собираюсь ни о чем гадать. Я на шоссе. И прибуду на ваше ранчо еще до рассвета.
– О нет, нет, только не это... Нет, нельзя... Я...
– Почему? Какая разница, если все равно конец света?
– Ты не понимаешь. Происходящее не есть просто конец мира. Это рождение мира нового...
Похоже, он настроился меня просвещать.
– Саймон, не отвлекайся от темы. Она говорить в состоянии?
Голос его дрожал. Он на грани срыва. А кто сейчас не на грани?
– Еле шепчет. Еле дышит. Страшно похудела.
– Давно? Резко?
– Не знаю... Давно началось, постепенно.
– Когда выяснилось, что она заболела?
– Да уж не одна неделя... Да нет, какая неделя... Месяц... а то и два.
– Ее лечили? — Молчание. — Саймон!
– Нет.
– Почему?
– Это не казалось необходимым.
– Кому?
– Пастору Дэну.
И ты не послал его в...— подумал я.
– Надеюсь, ваш пастор Дэн изменил свое мнение.
– Нет.
– Если нет, ты должен мне помочь до нее добраться.
– Не надо, Тайлер. Это не принесет добра.
Я уже всматривался в окрестности, искал поворот. Воспоминание смутное, но на карте я в прошлый раз сделал отметку. Безымянная дорога через какую-то высохшую трясину.
– Она обо мне спрашивала? Молчание.
– Саймон, Диана спрашивала обо мне? -Да.
– Скажи ей, что я еду и скоро буду.
– Тайлер, не надо. На ранчо черт знает что творится. Ты не сможешь просто так, запросто заявиться.
– Черт знает? А я думал, у вас там только божественное. Новый мир рождается...
– Рождается в муках.
Я вкатил на холм и остановил машину вне видимости из дома Кондона. Выключив фары, сразу заметил легкое свечение вдоль восточного горизонта, уже затемняющее звезды, до которых могло дотянуться.
Тут-то меня и затрясло.
Даже не пытаясь справиться с дрожью, я открыл дверцу, вывалился из автомобиля. Усилием воли собрался. Земля во тьме казалась заброшенной, утраченной. Серые холмы, превратившиеся в пустыню пастбища, длинный пологий склон к отдаленному фермерскому дому. Мескиты и окотильо дрожали на ветру, как будто меня передразнивали. Охвативший меня страх отличался от страха привычного, с которым мы все жили с воцарения «Спина», от дремавшего беспокойства разума; этот животный страх хватал за горло, сковывал мышцы и кишки. Окончательный расчет. Выпускной праздник. Обжалованию не подлежит. Телега подана, добро пожаловать на виселицу.
Я подумал о Диане. И она так же боится, или ей для страха не хватает сил? Смогу ли я ей помочь? Способен ли в таком состоянии?
Ветер усилился, порывисто швырялся песком в воздух. Может быть, этот ветер — первый вестник раздувшегося солнца, ветер с уже поджаренного бока планеты.
