Другие не говорили ничего, теперь они наблюдали за Гарри Гардингом, который появился на сцене, достал из кармана нож и порезал наброски, которые он с такой гордостью сделал несколько часов назад. Потом он молча спрыгнул со сцены и побежал к выходу.
— Ну, хоть один из вас воспринял это серьезно, — сказал Эд Уилкинсон. — Ретт, теперь нам лучше исчезнуть.
— Хорошая идея!
Сцена быстро опустела. Только Ида все еще оставалась здесь, словно хотела подбодрить Мюррея; однако, потом она пожала плечами, и тоже ушла. Она увела с собой Хитер. Мюррей остался один.
Ведь он же предсказывал, что клуб превратится в сумасшедший дом. Не было ли лучших методов, чтобы достигнуть этой же цели? Это все было ужасным, но завтра станет еще хуже, если Дельгадо сдержит свое слово и все начнет с начала.
Мюррей прошел мимо ряда, в котором сидела Хитер. Там он заметил что-то белое. Носовой платок, который упал под кресло. Он поднял его. Платок был мокр от слез.
Бедная малышка. Почему Близзард пригласил ее, если ей не хотели давать никакой роли? Можно почти поверить, что Хитер была предназначена для Иды, как героин в комнате Гарри, который был подложен театральному художнику.
В это мгновение он услышал, что двери комнаты над ним заперли на ключ и этот звук встревожил его.
Гарри рассказывал ему, что его комната находится прямо над театром — это была дверь комнаты Гарри.
— Великий Боже! — сказал Мюррей и побежал к выходу.
Молодой художник не ответил, когда некоторое время спустя Мюррей постучал в его дверь. Дверь была заперта. Мюррей поспешил в свою комнату, заглянул за штору и облегченно вздохнул, увидев там стакан. Он все еще был полон до краев. Мюррей снова задернул штору и медленно повернулся.
Неприятное чувство усилилось. Он вышел в коридор, приложил ухо к двери Гарри и затаил дыхание.
Звон металла о металл или стекла о металл. Была отломлена головка ампулы. Мюррей испугался, представив себе, что сейчас происходит за дверью.
— Гарри! — громко крикнул он. — Гарри, оставь это! Слышите? Перестаньте!
Ему не ответили, но снова послышался звон. Мюррей забарабанил кулаками по двери.
— Что все это значит? — спросил Констант позади него. Он вышел из комнаты номер 11.
— Помогите мне взломать дверь! — потребовал Мюррей.
— Вы сошли с ума? — Констант поднял брови.
— Помогите мне, вы, идиот! Там Гарри, он вводит себе героин, а он сказал, что может ввести себе слишком большую дозу, если первая покажется ему недостаточной. Вы хотите подождать пока он умрет?
Констант побледнел. Он молча встал около Мюррея.
— О’кей, давайте плечами, — сказал ему Мюррей. — На три… раз, два, три!
Они одновременно бросились на дверь, запор поддался и вылетел из дверного косяка. Гарри медленно отвернулся от стола, на котором лежало его оборудование — эмалированная миска, в которой находился шприц для инъекций, стакан с белым порошком — такой же, как и тот, который он передал Мюррею на сохранение и маленькая спиртовка. Он держал чайную ложку с загнутой ручкой в правой руке; его левая рука была обнажена до самого плеча и Мюррей увидел, что Гарри перетянул руку своим галстуком.
Потом Мюррей схватил чайную ложку, вылил несколько капель жидкости, находящейся в ней и уложил человека, впавшего в истерику, на кровать. Гарри отчаянно защищался, но сила двух мужчин превосходила его силу; он, наконец, сдался и теперь уже лежал тихо.
— Итак, это, должно быть, был второй шприц, — констатировал Мюррей. Он указал на красную точку на руке Гарри.
— Черт бы побрал вас обеих, — прошептал Гарри. — Исчезните! Да исчезните же!
— Не сейчас, — Мюррей отвернулся и взял стакан. — Констант обыщите все. Может быть он спрятал здесь еще несколько стаканов этого зелья.
— Разве этого недостаточно? — спросил Констант, бросив взгляд на стакан. — О Боже, я еще никогда не видел столько наркотика.
— Он передал мне на сохранение стакан точно таких же размеров. Там, где есть два, может быть я дюжина. Да ищите же наконец!
— Исчезните! — потребовал Гарри. Он безвольно лежал на спине, сильно вспотев.
Констант повернулся и стал обыскивать комнату. Сам Мюррей заглянул в каждое укромное местечко, какое только мог вспомнить. Но они оба не нашли ничего. Гарри тем временем заснул; первый шприц начал действовать и он теперь будет спокойно спать около часа.
— О’кей, — произнес Мюррей, — теперь с ним ничего не случится. Но мы возьмем это зелье с собой, пока он спит, — он поднял с пола чайную ложку, положил ее в миску около шприца и задул спиртовку.
Констант кивнул и молча вышел вслед за ним в коридор. Он, казалось, подыскивал слова. Потом он откашлялся.
— Э… Мюррей, я должен извиниться перед вами. Я действительно не знаю, почему вы так не понравились Дельгадо. Но я должен держать язык за зубами.
— Очень хорошо, — сказал Мюррей.
Констант с трудом сглотнул. Он уставился на стакан в руке Мюррея.
— Вы спасли Гарри жизнь, не так ли?
— Может быть, — ответил Мюррей. — Весьма вероятно. Это зелье химически чистое, и Гарри сам знает, насколько оно опасно в таком состоянии.
— Но откуда оно у него здесь? — спросил Констант. — Он никогда бы не смог получить такого количества! Я сам не разбираюсь в этом, — быстро добавил он, — но слышал, сколько за это платили другие люди.
Мюррей хотел уже ответить, когда кое-что в комнате Константа бросилось ему в глаза. Возле кровати на ночном столике лежала книга.
— Можно мне посмотреть? — спросил он и вошел в комнату, не ожидая ответа. Он отставил в сторону вещи Гарри и взял книгу в руки. Титул гласил: «„Жостина“, сочинение маркиза де Сада, заново переведенное на английский Элджероном Чарльзом Саинбурном. Сто иллюстраций различных художников. Личное издание. Лондон. 1892 год».
Констант покраснел и слабо махнул рукой.
— Это не мое — я нашел это здесь. Я даже не знал, что это существует. Некоторые иллюстрации напоминают Бардснея.
Мюррей полистал книгу, отложил ее и бросил взгляд на название книг, стоящих на полке. Он увидел «Жюльетту», «Сто двадцать дней Содома», «Розовое распятие» Миллера, великолепное издание «Фанни Хилл» и добрую дюжину других книг подобного же сорта и на эту же тему.
— Я… э… — Констант с трудом сглотнул. — Я могу дать вам парочку из них, если хотите.
— Нет, большое спасибо, — Мюррей выпрямился. — Мне достаточно трудной борьбы со своими собственными слабостями и я не хочу делать слабости других людей своими собственными.
— Не будьте так высокомерны, Мюррей! Не надо!
