— Потому что я знаю, что такое хороший человек — не отец, а просто хороший человек. Я ведь знал Либо, верно? И если я говорю тебе, что этот Глашатай, этот Эндрю Виггин похож на Либо, ты должна послушать меня, а не отмахнуться, как от скулящего щенка!
— Я слушаю. Я хочу встретиться с ним, Миро.
Миро удивился себе. Он плакал. Вот что мог сделать этот Глашатай, даже если его не было здесь. Он ослабил все узлы в сердце Миро, и теперь Миро не мог ничего удержать внутри.
— И ты права, — мягко сказал Миро, искаженным от волнения голосом. — Да, я увидел, как он лечит прикосновением руки, и подумал: если бы это был мой отец.
Он повернулся, не заботясь о том, что Уанда увидит его красные глаза и покрытое слезами лицо.
— Каждый день, когда я возвращался со станции зенадора, я думал: если бы Либо был моим отцом, если бы я был его сыном.
Она улыбнулась и прижалась к нему; ее волосы впитывали его слезы.
— Миро, я рада, что он не был твоим отцом. Потому что тогда я была бы твоей сестрой и не могла бы и надеяться, что ты станешь моим.
ПРАВИЛО 1: Все Дети Разума Христова должны состоять в браке, или они не могут быть допущены в орден; но они должны сохранять целомудрие.
Вопрос 1: Почему вообще брак необходим?
Глупцы говорят: зачем жениться? Мне и человеку, которого я люблю, не нужно никакой связи, кроме любви. И я говорю им: брак — это не договор между мужчиной и женщиной; даже звери соединяются и рождают потомство. Брак — это договор между мужчиной и женщиной, с одной стороны, и обществом, с другой стороны. Вступив в брак согласно законам общества, ты становишься полноправным гражданином; отказавшись от брака — остаешься чужаком, или ребенком, или преступником, или рабом, или изменником. В каждом человеческом обществе лишь те, кто подчиняется законам, запретам и обычаям брака, являются полноправными взрослыми членами.
Вопрос 2: Почему тогда от священников и монахов требуют безбрачия?
Чтобы отделить их от общества. Священники и монахи суть слуги, а не граждане. Они служат Церкви, но они не Церковь. Мать-Церковь — невеста, а Христос — ее жених; священники и монахи — всего лишь гости на свадьбе, потому что они отреклись от гражданства в обществе христиан, чтобы служить ему.
Вопрос 3: Почему же Дети Разума Христова вступают в брак? Разве мы не служим Церкви?
Мы не служим Церкви, разве что тем, что, как и остальные мужчины и женщины, мы вступаем в законный брак. Разница в том, что тогда как они передают следующему поколению свои гены, мы передаем свои знания; их наследство — в генетических молекулах будущих поколений, мы же будем жить в их умах. Потомство наших браков — память, и оно столь же достойно, как и дети из плоти и крови, зачатые в обычном браке.
— Сан Анжело, Устав и катехизис ордена Детей Разума Христова, 1511:11:11:1 * * *
Дьякон собора нес за собой тишину темных часовен и массивных высоких стен, куда бы он не шел: когда он вошел в класс, воцарилась тяжелая тишина, и ученики даже сдерживали дыхание, пока он шел на свое место.
— Дон Кристао, — тихо проговорил дьякон, — епископу нужно посоветоваться с вами.
Многие ученики были уже не маленькие и знали о напряженных отношениях между слугами церкви и непринужденными монахами, которые руководили большинством католических школ Ста Миров. Дон Кристао был не только великолепным учителем истории, геологии, археологии и антропологии, он был еще и настоятелем монастыря ордена Фильос да Менте де Кристо — Детей Разума Христова. Его положение делало его главным соперником епископа в борьбе за духовное руководство колонией. В некотором смысле можно было считать его даже выше епископа; в большинстве миров на каждого архиепископа приходился только один настоятель Детей Разума, тогда как на каждого епископа приходился один руководитель школ.
Но дон Кристао, как и все Дети Разума, относился к деятелям церкви с подчеркнутым уважением. По вызову епископа он тут же отключил проектор и отпустил класс, даже не закончив рассказ. Ученики не удивились: они знали, что он сделал бы то же самое, если бы его урок прервал любой священник. Конечно, всем священникам очень льстило, когда они чувствовали, какое значение они имеют в глазах Детей Разума; но в то же время они и осознавали, что когда бы они ни пришли в школу во время уроков, работа будет прекращена. В результате священники редко появлялись в школе, и тем самым, с помощью необычайного почтения, Дети Разума сохраняли почти полную независимость.
Дон Кристао догадывался, для чего епископ вызывает его. Доктор Навио не был скрытным человеком, и по городу с утра поползли слухи о каких-то ужасных угрозах со стороны Глашатая Мертвых. Дон Кристао с трудом переносил беспочвенные страхи служителей церкви, обуревавшие их при каждой встрече с безбожниками и еретиками. Епископ обычно был разгневан и в результате требовал от кого-нибудь действий, хотя обычно лучшим выбором было терпение, бездействие, сотрудничество. Кроме того, прошел слух о том, что именно этот Глашатай Говорил о смерти Сан Анжело. Если так, он мог быть не врагом, а другом церкви. Или, по крайней мере, другом Детей Разума, а для дона Кристао это было одно и то же.
Следуя за молчаливым дьяконом мимо зданий школы и через сад собора, он изгнал из своего сердца гнев и раздражение. Снова и снова он повторял свое монашеское имя: Amai a Tudomundo Para Que Deus Vos Ame. (Возлюби всех, чтобы Бог возлюбил тебя.) Когда он и его невеста вступили в орден, он тщательно выбрал себе имя, потому что знал, что его основной слабостью была нетерпимость к глупости. Как и остальные Дети, он взял себе имя по главному своему недостатку. Это был один из способов, с помощью которых они духовно разоблачались перед всем миром. «Мы не должны покрывать себя лицемерием, — учил Сан Анжело. — Христос оденет нас в одежды добродетели, но сами мы не попытаемся казаться добродетельными». Сегодня дон Кристао чувствовал, что одежды добродетели в некоторых местах износились; холодный ветер нетерпимости грозил заморозить его. Поэтому он повторял про себя свое имя, думая: «Епископ Перегрино просто дурак, но — Amai a Tudomundo Para Que Deus Vos Ame».
— Брат Аман, — сказал епископ: он никогда не использовал почетный титул «дон Кристао», хотя даже кардиналы иногда оказывали ему такую честь, — хорошо, что вы пришли.
Навио уже сидел в самом мягком кресле, но дон Кристао не обиделся. Леность сделала Навио толстым, а от этого он становился еще ленивее, и дон Кристао был рад, что не страдает этим. Он выбрал высокий стул без спинки. На этом стуле его тело не сможет расслабиться, поэтому и ум останется бодрым.
Навио почти сразу начал рассказывать о своей встрече с Глашатаем Мертвых, подробно объясняя, что угрожал сделать Глашатай, если бойкот будет продолжен.
— Инквизитор, можете себе представить! Безбожник хочет присвоить власть Матери-Церкви!
Удивительно: мирянами овладевает дух крестовых походов, когда что-либо угрожает Матери-Церкви, но когда надо раз в неделю ходить к мессе — этот дух сворачивается калачиком и засыпает.
Слова Навио возымели действие: епископ Перегрино становился все более разгневанным, его загорелое лицо начало розоветь. Когда Навио закончил декламацию, Перегрино повернулся к дону Кристао и сказал:
— Ну, что вы скажете на это, брат Аман?
«Если бы я не привык сдерживаться, я бы сказал, что только дурак мог выступить против Глашатая, зная, что закон на его стороне; к тому же он не успел ничего сделать против нас. Теперь он стал намного опаснее, чем если бы вы просто игнорировали его приезд».
Дон Кристао улыбнулся плотно сжатым ртом и наклонил голову.
— Я думаю, что мы должны первыми нанести удар, чтобы лишить его возможности причинить нам вред.
Его воинственные слова захватили епископа врасплох.
— Совершенно верно, — сказал он. — Но я не ожидал, что вы это понимаете.
— Дети Разума — самые ревностные христиане, не считая, конечно, священников, — сказал дон Кристао. — Но мы не священники, и поэтому вынуждены обращаться к разуму и логике, потому что не имеем власти.
Епископ Перегрино иногда чувствовал иронию, но никогда не мог точно определить ее. Он кашлянул, и глаза его сузились.
— Так как, брат Аман, вы предлагаете нанести удар?
— Отец Перегрино, закон говорит недвусмысленно: он обладает властью над нами, только если мы пытаемся мешать исполнению его обязанностей. Если мы не хотим, чтобы он мог причинить нам вред, нам просто нужно помогать ему.
Епископ взревел и ударил по столу кулаком.
— Именно такой софизм я и ожидал услышать от вас, Аман!
Дон Кристао улыбнулся.
— У нас нет выбора — или мы отвечаем на его вопросы, или он с полным оправданием просит статуса инквизитора, а вы садитесь в звездолет и отправляетесь в Ватикан, чтобы отвечать на обвинения в религиозном преследовании. Мы слишком любим вас, епископ Перегрино, чтобы сделать что-нибудь, что могло бы привести к вашему отстранению.
