Стражи и их гость добрались до жертвенного зала. Стражи всё делали не торопясь. Они подошли к жертвеннику и окружили его с трех сторон. Дарри с усилием отодвинул крышку. Внутри каменный жертвенник был полым. Макконнехи достал со дна золотую чашу. Дарри задвинул плиту.
"Неужто та самая чаша?" — подумал Вилли.
Клятвенную Чашу установили посреди жертвенной плиты, и Оддо Торосс, Старший Страж, достал Ключ — Свидетель клятвы — и положил его поперек чаши.
Стражи были торжественно-медлительны. Макконнехи словно ушел в себя, лицо его побледнело. Глаза Мбонги, полуприкрытые веками, поблескивали влагой. Оддо Торосс, совсем недавно выглядевший немощным, словно ещё вырос. Плечи его распрямились. Движения стали твердыми, словно отточенными. Клетчатая рубашка выглядела на нем, словно королевская мантия.
Трое стояли вокруг жертвенника и молча смотрели на Чашу и Ключ, лежащий поверх. Старший Страж поднял голову и, резко шагнув вперед, протянул правую руку и простер ее над жертвенником. Так же шагнули вперед и Мбонга с Фрэнком, и возложили свои распростертые ладони на руку товарища.
Они стояли вокруг каменного стола, Торосс с одной стороны, и два других Стража — с другой. Не размыкая рук, медленно опустили ладони на ключ и замерли. Потом так же медленно и торжественно они подняли вверх левые руки и сцепили их над головами.
— Возьми обратно клятву, Мартиросса! Нас Трое из из Семи. Остальные уже свободны. Пусть Звезда вздохнёт!
Ничего не случилось, и через секунду Стражи разъяли руки. И повернулись к стене между двумя проходами.
— Открывайте. — проговорил Торосс.
Трое Стражей подошли к стене и остановились. Джо между тем отошел к решетке и просунул за нее руку. Что он там делал, неизвестно. Но, когда убрал руку, то Стражи с усилием начали толкать стену в одном месте. Им было тяжело, но ни Дарри, ни Джо не помогли им.
Образовалась узкая щель, и монолитный камень открыл в себе вращающуюся дверь. Стало легче, камень пошел резвее. Вот он встал перпендикулярно стене.
Дарри принес досочный настил и одним концом приставил его к темному проему, в котором неясно шевелились голубые тени.
Вилли понял, куда вела дверь, и волновался. Он опасался, что его не допустят внутрь, как чужого.
Но тут, повинуясь неслышному сигналу, Дарри подтолкнул его и Джо. Вилли шел на негнущихся ногах и еле взобрался по деревянному пандусу.
То, что он увидел за дверью, заставило его содрогнуться. Это воистину были горы, горы, горы! Вправо и влево уходили пещеры, и в них тоже слабые блики выдавали присутствие все того же множества золота.
Было сумрачно, только сверху голубая чаша — белый кварц, за которым ходили неясные тени воды. И огромная — от края до края — восьмиконечная Звезда с волнистыми лучами, которые шевелились. Звезда дышала!
"Я вижу то, что видел Марвелл!"
Под Звездой стояли полукругом девять золотых тронов. И быки золотые тут!
Вилли вдруг показалось, что он сейчас увидит всех их. Выйдет из темноты громадный Торосс Синеглазый, одетый в лохматую куртку. Выйдет Харралд Датчанин, и его длинные серо-зеленые глаза посмотрят в глаза Вилли. Он видел стоящего совсем близко Мбонгу и его худое лицо так похоже на того Мбонгу, словно он не умирал никогда!
В голубоватом свете Макконнехи перестал быть Фрэнком. Это был Дэрк!
Вилли обернулся. Из тени выступил Старлейк, его длинные полуседые-полурусые волосы тихо развевались от ветра, дующего в подземелье.
Джеронимо в темной одежде, и за ним такой живой и веселый рыжий волынщик Стюарт! Не было ничего, не было предательства, не было несчастья, не было смертей! Все семь! Все они тут!
Вилли с замиранием глянул на кресло, стоящее прямо под Звездой. Там сгустился черный туман, и выплыло худое темное лицо с горящими черными глазами. И волосы смоляными прядями шевелились вокруг лица его. Он глянул с затаенной неистовой страстью и страданием вглубь потрясенной души Вилли и ушел во тьму.
А где же Марвелл, почему он не выходит?
— Осторожно, мальчик, — печально проговорил Оддо Торосс, — здесь много призраков.
Вилли судорожно вздохнул. Видения растаяли.
Дарри и Джо стояли рядом и смотрели, и в глазах их проплывали тени.
Вилли отвернулся и увидел груды колокольчиков. Они лежали, небрежно сброшенные, около тронов. Тысячи и тысячи. Он попытался вызвать в памяти звон, который слышал, когда читал Хроники.
— Не надо. — сказал Джо.
Макконнехи пошевелился и вздохнул. Очнулся и Мбонга.
— Что ты видел? — спросил тихо Вилли, подойдя к Джо.
— Битву. — кратко ответил тот.
Наверно, каждый видит свое.
— Почему Восьмой Вход — для смерти? — спросил Вилли, забывая, что здесь нельзя разговаривать.
— Сейчас увидишь.
Он не понял, кто это сказал.
В высокие золотые светильники заправили масло сокровищница осветилась слабым светом. Но этого света хватило, чтобы Вилли увидел…
На всех восьми концах Звезды были прилеплены брикеты пластида!
— Зачем?!! — вскрикнул он.
Джо подставил стремянку, которая до этого скрывалась в тени, и вдавил в брикет первый детонатор, который достал из сумки на плече и подал ему Дарри.
Вилли в ужасе смотрел на это.
— Что вы делаете…
— Потом поймешь, Вилли. — обратился к нему Фрэнк. — Не думай, что нам легко.
— Смотри сюда. — позвал его Оддо Торосс.
Он пошел по горке из колокольчиков, но ничто не покатилось и не посыпалось под его ногами. Золото слежалось. Вилли, недоумевая, двинулся следом.
— Смотри! — Торосс показал ему на какие-то темные круглые бочонки.
Вилли смотрел, но не понимал.
Торосс опустил фонарь и осветил бок одного бочонка.
"ПОРОХ" — прочитал Вилли.
— Порох. Зачем?
— Здесь их десятки. Здесь и внизу. — Торосс обвел вокруг фонарем. — Они не взорвутся. Порох давно спекся. Это первые Стражи оставили. Те, о которых ты читал. Потом все поймешь. Только ты — твои товарищи не смогут.
Джо закреплял последний детонатор. Вилли молчал, поскольку уже понял, что никакие протесты не могут поколебать решимости этих людей. Есть нечто, пока ему недоступное, которое, как они обещали ему, он потом поймет.
Они встали у вращающейся двери. Все вместе, как равные. Стражи, их немногие потомки и он, чужой.
— Ты не чужой, — ответил его мыслям Торосс, — ты пожертвовал собой ради друга.
Вилли посмотрел сквозь слезы на Стражей. Они плакали.
— Мы не о золоте плачем. Мы плачем о жизнях. О многих достойнейших жизнях. — прошептал Торосс.
