– Что? – Женщина, уже не птица, вновь повернулась ко мне. – Что вы сказали?
– Вы – никудышный мнемограф, Маша. Вас ведь поэтому уволили из студии?
– Я… – Она сгорбилась, теряя свою гордую осанку. Чудовищный катаклизм за спиной Хоботковой превратился в истлевающие бумажные обои. Мутная волна расслаивалась и таяла, открывая дорогу солнечному свету.
– Вы и в прошлой жизни не получили признания как художник. Может быть, хватит? Пора выбрать другой путь. Вам дали шанс. Не каждому выпадает такая возможность, а вы… Хоботкова! Как вам не стыдно?! – Я постарался, чтобы последние слова прозвучали по возможности буднично, словно я распекаю нерадивую продавщицу в магазине.
Женщина отшатнулась и, неловко перевалившись через парапет, рухнула вниз. В то же мгновение перед моими глазами возникла надпись «контакт прерван». Я рванулся вперед, перегнулся через ограждение, упираясь животом в перила, и… никого не увидел. Хоботковой не было на смотровой площадке с самого начала. Некоторое время я стоял в растерянности, озираясь по сторонам. А потом вспомнил лицо женщины, которое сменило птичью «маску», и всё сразу встало на свои места.
Когда я вошел в холл гостиницы, секретарша сидела за столом и тихонько всхлипывала. Она выглядела куда моложе, чем была в иллюзии. Все репатрианты проходят обязательную процедуру дегеронтизации. Таково требование общества к воскрешенным. Очевидно, когда моя критика достигла Хоботковой, она приняла свой прежний облик. Из прошлой жизни. Я обошел конторку, взял со стола черный цилиндр модулятора и со всей силы швырнул его об пол.
Я победил. Грубо, жестко и… легко. При помощи обычной пощечины. Мария Хоботкова была отправлена в клинику, где прошла курс реабилитации. Всё было бы хорошо… Вот только Сеня… Изломанное тело богатыря нашли внизу на скалах. Воскресить его не удалось.
* * *
Центральное помещение экспозиции тонуло во мраке. Одинокими светлячками перемигивались лампочки климатических датчиков. Тусклые отблески вяло дрейфовали по сегментам обширного купола. В центре зала темнела громада корабля. Точно лапы гигантского кузнечика, торчали разложенные стабилизаторы. Посадочная площадка располагалась ниже уровня земли. Все коридоры выходили в амфитеатр лектория. Между рядами были устроены лестничные сходы.
Я принялся медленно спускаться вниз.
– Стой! Убью! – Я замер. Медленно поднял руки. Рядом с изогнутой опорой «Перуна» обозначился силуэт человека. В свете звезд тускло блеснул металл – винтовка. Не выстрелил сразу, и на том спасибо. Не выстрелил – значит, будем говорить.
– Ты кто такой?
– Турист. В музей пришел, – нужно раскрыть его, понять, на что он способен.
– Ты из лагеря? Тебя Гумилев послал, да?
– Никто меня не посылал. Я же говорю – турист из Нижнего.
– Врешь!
– Да зачем мне врать?
– Выходит, земляки, – смягчился мой собеседник. Итак, догадка насчет волжской фамилии оказалась верна. Однако того, что мой визави окажется нижегородцем, я предположить не мог. Теперь и голос репатрианта казался мне знакомым.
– Выходит. Как зовут-то тебя, земляк?
– Меня?.. Казимиром, – пауза была красноречивее слов. Похоже было, что имя фальшивое, а может быть, он просто не помнил своего настоящего. Такое бывает с репатриантами.
– А меня Алексеем звать, – по проходу метнулась лохматая тень. Вахлак занял позицию. Всё, пора сходиться. – Слушай, у тебя огонька не найдется? Трубочку раскурить?
– Трубочку? Огонька? Ты что, репатриант?
– Ну да. А что тут такого? – Я постарался придать голосу искреннее недоумение.
– Да я… понимаешь… я тоже вроде как репатриант, – «вроде как» – ответ был очень странным.
– Вот так дела! Значит, вдвойне земляки. Ну что, огоньку дашь?
– Найдем. Спускайся ко мне.
Я принялся спускаться по ступеням. Чтобы не упасть, включился в солидарность. В то же мгновение зал преобразился – освещенный лучами солнца, блистающий, нарядный. Только Казимир остался темен, словно дверь в ночь, принявшая форму человеческой фигуры.
Я приблизился, извлек из кармана свою любимую смолокурку. Выточенная из корня вереска чаша привычно легла в руку. Я принялся не торопясь набивать трубку, одновременно поглядывая на своего собеседника. Тот совсем расслабился, опустил винтовку. Неужто легкая победа?
Наконец я закончил с табаком. Вот он – критический момент. Я приблизился. И лже-Казимир, действуя, словно по нотам, отложил винтовку, прислонив ее к стабилизатору. Шагнул ко мне, протягивая в ладонях веселый огонек вечной спички. Я поднял глаза и…
Как описать это ощущение? Когда внутри будто что-то разъединяется и одна часть уходит вниз, словно ступень ракеты, а другая устремляется в невообразимую головокружительную высь. И где-то в глубине твоего «я» возникает отстраненная мысль: всё верно. Так и должно быть.
В неровном свете живого огня мне явилось лицо моего сына.
– Максим… здравствуй… как же это… – Я не знал, какой будет реакция. Мне было всё равно. Однако такого я не ожидал. Макс рухнул на колени, сжал голову руками.
– Нет, нет, НЕТ! – взвизгнул темный силуэт голосом моего сына. – Это в моей голове, в моей чертовой голове!
– Сынок, погоди. Это я! На самом деле, – я совершенно растерялся. Не знал, что делать, и рефлекторно подался вперед, прикоснулся к плечу сына, пытаясь утешить.
Максим шарахнулся от меня, как от зачумленного. Вскочил на ноги и вдруг прыгнул, демонстрируя, на что способен человек в условиях низкой гравитации.
Он нетопырем взлетел на острое колено стабилизатора и застыл там, подобравшись и нахохлившись, точно огромный филин.
– Их нет. Их нет. Никого… И меня… Сны, сны. Чертовы сны! – продолжал твердить несчастный.
«Это может быть всего лишь двойник, – наконец пробился сквозь затмевающую разум пелену голос здравого смысла. – Такой же, как Гумилев. Возможно, он и вовсе тебя не знает».
Нужно было как-то выходить из ситуации. «А ведь Вахлак должен был перехватить его», – мелькнула запоздалая мысль.
Внезапно тишину лектория разорвал резкий неприятный звук, словно кто-то провел камнем по грифельной доске. Что-то врезалось в сидящего на стабилизаторе человека, и тот, потеряв равновесие, рухнул вниз. В то же мгновение я почувствовал резкий толчок в спину, затем еще один. Я бросился вперед, скрываясь за опорой корабля, схватил оставленную Максимом винтовку.
В лектории прибавилось темных силуэтов. Долговязые, худые, со странным оружием в руках – нас посетили аборигены. Один из них как раз вскидывал свой метатель к плечу. Снова послышался резкий звук, и в пол на том месте, где я только что стоял, врезался и расплескался водяной шарик. Там, где разорвался необычный снаряд, возникло странное существо. Больше всего оно напоминало крупного муравья. Насекомое по-собачьи стряхнуло с себя капли жидкости и резво засеменило в мою сторону. Не добежало. Рухнуло на бок и застыло, словно механическая игрушка, у которой кончился завод. Только дергались короткие суставчатые ножки. Марсианин снова поднял свое «ружье». Дипломатией здесь было ничего не добиться, и я не стал медлить, выстрелил на опережение. Эффект был чудовищный. Моего противника буквально разорвало пополам. Из страшной раны брызнула нутряная жидкость. Внезапно, я почувствовал, как что-то проскользнуло за ворот моего плаща и почти сразу же резкую боль. Шею словно охватил огненный шарф. За болью пришло онемение, которое, волной распространилось ниже. Я еще успел поднять руку и вытащить из ворота мертвого муравья. А затем паралич окончательно сковал меня. Словно в землю зарыли. Пальцы сжались в кулак, корежа плотный хитин, да так и застыли погруженные в естество марсианской твари.
