И ветерок родился где-то, прилетел, упруго натолкнулся на Виту. Словно стяг, затрепетал на ветру Витин мешок, плотно обтягивая ее тело.
- Любить по указке... Да ты просто отвратителен мне, - сказала Вита.
- А ты мне, - отозвался Калинов. - И за что только я любил тебя когда-то?!
Он поморщился и встал, намереваясь неспешно спуститься с холма и уйти. Но что-то остановило его, какая-то сила приклеила подошвы его ботинок к траве, рядом с Витой.
- Как противно мне твое тело! - сказал он, и та же самая сила подняла его руки и положила их Вите на талию.
Вита затрепетала:
- Как противны мне твои пальцы! - И, трепеща, положила ладони ему на плечи.
По-прежнему бился о бедра подол Витиного мешка, и разлетелась по ветру рыжая грива. Изумрудные глаза закрылись.
- Я просто ненавижу тебя! - крикнула Вита.
- И я тебя! - отозвался Калинов, а неизвестная сила толкнула его к жене.
Вита, не открывая глаз, рухнула в его объятия.
А внизу, у подножия холма, стояли двое, не видимые ни одному глазу, и смотрели вверх.
- Вообще-то не стоило говорить ему и части правды, - сказал Медовик.
- Но я хотел вызвать у него еще большее противодействие.
- Так я и понял. Потому и начал тебе подыгрывать.
- И нам удалось, - заметил Джос.
Калинова передергивало от отвращения, но его руки, перестав подчиняться хозяину, раздевали жену. Процесс был хорошо знаком, но еще ни разу в жизни не был так противен.
Ветер исчез - как обрезало, - и Вита шептала:
- Оставь меня. Я не хочу. - Но ее тело так и льнуло к его ладоням.
Калинов опустил ее на мягкую траву. Полузакрытые глаза жены смотрели в небо. Как в смерть.
И все началось. Их тела впивались друг в друга с омерзением, но какая-то сила тянула их друг к другу, твердо, неотвратимо. И Калинов почувствовал, как внутри него поднимается удушающая волна тошноты.
Двое внизу по-прежнему смотрели на вершину.
- Освобождай его скорее, - сказал Джос. - Ты же видишь: он рвется к ней даже сквозь твое заклятие... Он же лишится разума! Скорее!!!
- Да. - Медовик воздел к вершине холма руки.
- Я люблю тебя, - шептала Вита. - Просто я хотела тебе досадить, вот и говорила, что ты мне отвратителен.
И случилось. Словно кто-то держал Калинова в смирительной рубашке и вдруг распустил завязки. Тело Калинова вырвалось из узды, тошнота исчезла, и он окунулся в наслаждение.
- И я люблю тебя, - прошептал он. - А все остальное было каким-то наваждением.
Их тела слились так, как ни сливались с самой юности - неистово, но не без страха. Словно в первый раз...
Как я люблю тебя, мой милый, подумала Вита.
А я тебя, подумал Калинов. Боже, мы опять слышим мысли друг друга! Как тогда, помнишь?
Помню, подумала Вита. И мы научим этому Маринку... Теперь мы сумеем.
А потом их мысли умерли, потому что они растворились друг в друге.
Когда все завершилось, Вита, одеваясь, подумала:
Ты не обращал внимания? Когда мы занимаемся этим, наши позы порой напоминают распятие.
Наверное, любовь всегда кончается распятием, подумал Калинов, застегивая пуговицы комбинезона.
Наверное, согласилась Вита и прильнула к нему.
Так, в обнимку, они и очутились в джамп-кабине. А когда открыли дверцу, увидели серую поверхность Ладоги и привычное солнце на небе.
Едва они исчезли, Джос сказал:
- Что ж, теперь можно и нам уходить. Уж коли он прорвался к ней через твое заклятие, миру, пока они живы, ничего не грозит!
- Не согласен, - сказал Медовик. - Миру всегда что-нибудь грозит. Но теперь есть надежда.
Он снова взглянул на вершину холма. Там, устремленный в небо, стоял большой белый крест.
- Это твоих рук дело, Иешуа? - Медовик глазами показал Джосу на крест.
Джос поднял голову:
- Нет... Но пусть стоит. Amor omnia vincit [Любовь побеждает все (лат.)].
Перед тем как покинуть тело, Джос еще раз оглянулся на холм. Крест ярко выделялся на фоне сиреневого неба и казался похожим на обнаженную человеческую фигуру.
