— Да, сэр. Я все понял, — и Сэммз покинул рубку управления. Надо сказать, что доставка листьев интересовала его значительно меньше, чем звезды. Ему не давало покоя одно созвездие, прямо за солнцем; он был уверен, что сможет его узнать! Разумеется, его форма и размеры были искажены, а мелкие звезды, видимые с Земли, здесь должны были выглядеть значительно более тусклыми или же вообще незаметными; но такие гиганты как Канопус. Ригель, Бетельгейзе или Денеб пожалуй можно узнать и отсюда.
Нет, перед его глазами было явно что-то знакомое! От мысленных усилий его прошибла испарина; он отбрасывал слишком близкие и слишком яркие звезды и внимательно изучал остальные. Бело-голубые и красные были более заметными. Ригель и Бетельгейзе? Может ли это созвездие быть Орионом? Бельт был виден очень слабо, но все же виден. Затем Сириус, он должен быть на этом месте, а Поллукс — там… с этого расстояния они должны иметь примерно одинаковую яркость. Ага, кажется, здесь! Альдебаран! Оранжевый, и на одну градацию ярче, чем Поллукс, а Капелла желтая и еще на половину градации ярче… Вот они! Не так близко, как казалось вначале, но нет никаких сомнений — это Орион! И, следовательно, место перевалки тионитового сырья находилось где-то поблизости — подъем на семнадцать часов и с отклонением в плюс десять градусов!
Он вернулся к «Королеве Вирджинии», и судно стартовало. Очень осторожно Сэммз задал Уиллогби множество вопросов, и ленсмен вынес из этого разговора намного больше, чем мог бы предположить любой из контрабандистов.
Внешне безучастный, он, казалось, проводил все свободное время в каюте, но его глаза и уши были настороже. А Вирджил Сэммз был весьма способным и умным человеком.
«Королева Вирджиния» совершила непродолжительный перелет от Кавенды к Веге, прибыв на нее в положенное время; гордый и честный космический корабль был вне всяких подозрений. Сэммз занимался разгрузкой и погрузкой тех материалов, которые необходимо было доставить на Землю. Это не заняло много времени, как и обратное путешествие. Корабль сел в космопорту Нью-Йорка, и Вирджил Сэммз, совершенно беззаботный с виду, отправился в комнату отдыха, а вышел из нее уже Джордж Олмстед, получивший от брата всю необходимую информацию.
Не теряя ни минуты Сэммз, при помощи Линзы, вызвал Нортропа и Джека Киннисона.
— Мы пытались проследить ваш путь, сэр, послали тысячи сигналов, — сообщил Нортроп, — но только на один из них пришел ответ, причем абсолютно бессмысленный.
— Почему? — резко спросил Сэммз. — Ведь с концентратором любое сообщение, даже самое искаженное, закодированное или неполное, должно поддаваться расшифровке.
— О, мы поняли, что оно гласило, — вмешался Джек, — но вот что оно означало!.. «Готов — Готов — Готов» — и это повторялось снова и снова.
— Что?! — воскликнул Сэммз, и находящиеся с ним на связи парни явственно ощутили, как заработал его мозг. — А не шел ли этот сигнал откуда-то с семнадцати часов с отклонением в плюс десять градусов?
— Да, очень близко. Но как вы узнали об этом?!
— Тогда этот сигнал имеет смысл! — почти что закричал Сэммз и тут же вызвал на связь всех остальных ленсменов.
— Продолжайте вести намеченные операции, — распорядился он. — Моим заместителем в Холме останется Рэй Олмстед, а я отправляюсь на Плутон — а затем, надеюсь, на Полэн VII.
Родерик Киннисон, конечно же, возражал; но, как это бывало всегда, на его протест не обратили внимания.
Так как Плутон находится приблизительно в сорок раз дальше от Солнца, чем Земля, — то каждый квадратный ярд земной поверхности получает в тысячу шестьсот раз больше тепла, чем голые скалы самой дальней планеты, с которой Солнце было видно лишь как маленькое тусклое пятнышко. Даже в перигеи; — а это случается раз в двести сорок восемь земных лет — в полдень на экваторе Плутона царит ужасающий холод. Климатические условия на его поверхности совершенно не подходят теплокровным, дышащим кислородом существам.
Однако, когда Вирджил Сэммз совершил посадку, он не почувствовал особого холода. Убедившись, что обогреватели скафандра неплохо справляются со своей функцией, ленсмен пешком отравился в поселение, неподалеку от которого он вступил на почву этой планеты. Вскоре он — впервые в жизни — лицезрел полэитианина.
Собственно, точнее говоря он увидел лишь часть этого странного существа, представителя холоднокровной расы. Жизнь — в нашем понимании — базируется на жидкой воде и газообразном кислороде, но подобная жизнь не могла бы возникнуть и развиться на планетах, температура которых всего на несколько градусов выше абсолютного нуля. Многие из этих сверххолодных планет обладают атмосферой, некоторые же не имеют ее вовсе; тем не менее, с атмосферой или без оной, при абсолютном отсутствии воды и кислорода, жизнь — высокоразвитая разумная жизнь — возникла в миллионах таких миров. Эта жизнь, однако, не являлась трехмерной; даже в самых своих примитивных формах, она обладала протяженностью в гиперизмерения, и именно эта метафизическая протяженность позволяла ей существовать в столь экстремальных условиях.
Однако это свойство делало невозможный для любого человеческого существа наблюдение какой-либо части тела полэнтиан, кроме текучей, аморфной и постоянно меняющейся субстанции, которая является их трехмерным отображением; это же делало неполноценной любую попытку их зрительного восприятия.
Вирджил Сэммз воззрился на странное создание и попытался понять, на что же оно походит. Он не мог разобраться, имеет ли оно — существо или субстанция? — глаза или антенны, ноги, руки, лапы или щупальца, зубы или клюв, когти, клешни, кожу, чешую или перья.
Оно даже отдаленно не походило на тех тварей, которых Первый Ленсмен когда-либо видел, ощущал или мог вообразить. Наконец он оставил бесплодные попытки и излучил с помощью Линзы приветствие.
«Я — Вирджил Сэммз, землянин, — он передал медленную и разборчивую ментограмму, как только уловил признаки первого контакта с разумом этого создания. — Можете ли вы, сэр или мадам — простите, не знаю точно, — уделить мне несколько минут вашего времени?»
«Разумеется, могу, ленсмен Сэммз, ибо время — весьма незначительная ценность.» — Разум существа настроился на одну волну с разумом Сэммза с такой быстротой и точностью, что это вызвало у него невольное уважение. Пройдет еще много лет, пока Первый Ленсмен не узнает много больше о расе полэнтиан, чем он знает сейчас, во время первого контакта; но никогда ни одно человеческое существо, за исключением обладателей Линз, даже в общих чертах не сумеет понять сложнейшие изгибы и парадоксы полэнтианского разума.
