— Чёрт, — сказал Джеррисон.
— Что‑нибудь ещё, мистер президент?
— Да, — сказал он. — Утром я хочу отправить миссис Стилвелл в путешествие.
— Это так странно, — сказала Джен Фалькони, допивая второе пиво, — вспоминать что‑то как мужчина. — Она покачала головой. — И, должна сказать, этот Джош Латимер злой как чёрт.
— Из‑за чего? — спросил Эрик.
— Ему должны были сегодня утром пересадить почку, но операцию отменили сразу после начала, чтобы освободить операционную для президента. Его с дочерью — она донор — выкатили в коридор, пока вы работали с Джеррисоном; я за ними присматривала.
— Господи Иисусе, — сказал Эрик. — Я их видел, когда шёл на операцию, но не знал, в чём там дело.
— Он думает о том, чтобы подать на больницу в суд.
— Не могу его за это винить, но… большинство пересадок почки некритичны по времени, а президента нужно было оперировать немедленно.
— И всё же, — сказала Джен, содрогнувшись, — последнее, чего мне сейчас нужно — это чтобы кто‑то злился у меня в голове.
— Я знаю, — мягко ответил Эрик.
Джен явно хотелось сменить тему.
— Твою память тоже кто‑то читает?
— Ага, — ответил Эрик. — Её зовут Никки Ван Хаузен. Она агент по недвижимости.
Джен улыбнулась.
— Забавно.
— Правда?
— Ага. Её фамилия Ван Хаузен, и она продаёт дома[47]. Это как дантист с фамилией Пэйн[48]или…
— Или Ларри Спикс[49], — подсказал Эрик, и тут же осознал, что это имя ничего для неё не значит. — Это был такой пресс‑секретарь у Рональда Рейгана.
Она улыбнулась.
— Точно. Это явление по‑научному называется… — и вместе с её словами Эрик вспомнил название, но не из своей памяти — сам он никогда раньше не слышал этого термина — а из её: — номинативный детерминизм.
— Круто, — сказал он, делая уважительное лицо.
— В «Нью‑Сайентист» про такое всё время пишут.
— Ты читаешь «Нью‑Сайентист»? — И сразу же: — Ах, да. Выписываешь.
— Я его обожаю, — сказала она. — Замечательный журнал.
Он смотрел на неё в тусклом свете бара. Она была совершенно прекрасна, но на восемнадцать лет младше его. Это было безумие. Полный бред.
Подошла официантка.
— Ещё по одной?
Эрик указал на Джен; пусть она решает.
— Конечно, — сказала она. — Почему нет?
— Привет, Дэррил, — сказала Сьюзан, входя в конференц‑зал на первом этаже, расположенный рядом с отделением травматологии.
Дэррил Хадкинс пил кофе. На его бритой голове виднелась щетина, на подбородке её было ещё больше.
— Привет, Сью.
— Президент хочет, чтобы ты завтра утром кое‑куда съездил.
— Надеюсь, в какое‑нибудь тёплое и экзотическое место.
— Ну, по крайней мере, тепло там будет. И ты должен будешь взять с собой Бесси Стилвелл.
— Ох, — сказал Дэррил; его энтузиазм резко поубавился. — А обязательно ехать именно мне?
Сьюзан посмотрела на него.
— Ты с ней связан, так что да, обязательно. Никто не знает, что у неё на уме, лучше тебя. В конце концов, она по‑прежнему угроза безопасности.
— Повезло же мне, — сказал Дэррил.
— Вообще‑то я догадываюсь, что тебя гложет, — сказала Сьюзан, — но ведь от того, что ты останешься здесь, а с ней поедет кто‑то другой, тебе легче не будет. Вы же всё равно будете связаны. Сингх говорит — то есть, он этого не говорит, но знает — что квантовая спутанность работает даже на расстояниях в световые годы. — Она попыталась развеселить его. — Пентагоновские технари, разрабатывающие средства удалённого управления, будут в восторге.
Но Дэррил покачал головой.
— Проблема в том, что когда я вижу, как она на меня смотрит, это заставляет меня вспомнить её прошлое — и её взгляды.
Сьюзан сочувственно улыбнулась.
— Прости, Дэррил, но ехать придётся тебе.
Суббота
Тони Фалькони заявился домой пьяным. Опять.
Дженис сидела на деване, боясь даже слово сказать. Что угодно может вызвать вспышку гнева, и…
А он оглядывал гостиную. Пульс Дженис участился. Она знала, что он делает: ищет что‑нибудь — что угодно — к чему можно придраться. Что‑нибудь, что она недостаточно хорошо вымыла, что‑то, что не убрала на место, что‑то, что не было сделано так, как ему нравится. Неважно, что она допоздна сидела взаперти в больнице, и неважно, сколько всего другого она сделала как надо: он найдёт то единственное, что она сделала не так, и…
— Я, по‑моему, сказал тебе избавиться от этого стула, — сказал он, показывая пальцем.
Желудок Дженис завязался узлом. На самом деле он говорил, что раздумывает, не избавиться ли от этого стула — то был старый стул кухонного типа с треснувшей виниловой обтяжкой; чинить его не было смысла. Но возражать ему сейчас было бы ошибкой.
Как, однако, и молчать.
— Говорил? — рявкнул он. А потом, не дожидаясь ответа: — Так какого же хрена он до сих пор здесь?
— Прости, — сказала Дженис.
— У тебя всегда «прости», — сказал Тони. Он ринулся к ней, схватил за руку — ту, что с татуировкой тигра — и грубо поднял её на ноги. — Ты тупая сука, — сказал он, толкая её по направлению к стулу, и…
…и Эрик Редекоп резко тряхнул головой, пытаясь отогнать это воспоминание.
Но он не мог. Ни это, ни другие, что продолжали осаждать его.
Эрик лежал в постели, пялясь в потолок; лучи утреннего солнца лились в комнату в щели жалюзи. Дженис отправилась домой около десяти вечера — он заплатил за такси, которое увезло её из паба — а Тони припёрся часом позже.
Он перевернулся на бок, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
Он не мог с этим смириться. И она не должна.
Старые воспоминания о похожих событиях останутся навсегда. Но он по крайней мере, может сделать так, чтобы не появлялись новые.
Это было не его дело. Не его дом. Не его долг.
Но он спас президента Соединённых Штатов. Так что и эту женщину сможет спасти.
И внезапно ему вспомнилось. Воспоминание месячной давности проникло в сознание и…
Нет. Не одно воспоминание; серия воспоминаний. Воспоминаний о… каждом месяце, да: об утре четвёртой субботы каждого месяца. Джен ходит играть в «Подземелья и Драконы» в…
Он никогда о нём не слышал, но, по‑видимому, «Бронзовый щит» был крупнейшим в столице магазином игр. Это был её день месяца — Тони практически никогда не ходил с ней, предпочитая остаться дома перед телевизором. Зато обычно приходил брат Джен Руди; собственно — ах, да — поэтому‑то ей и позволялось сюда ходить: для создания иллюзии свободы у её семьи, чтоб никто косо не смотрел.
